Куявия
Шрифт:
– Это верно, – сказал еще один, высокий молчаливый бер, – защищать Куявию – нужен вождь другого размаха. Но и то, что сделал этот горец, удивительно. Он же один, как я слышал, настаивал на укреплении Долины!.. Если бы не стена такой высоты да не обилие стражи по всему гребню, то артане уже были бы здесь. Взяли бы нас в постелях, как они уже проделывали в других городах.
Цвигун возразил:
– Но как это возможно?
– К городу Свиденец подкрались ночью. Выбрали место, где на городской стене стражи то ли заснули, то ли ушли греться к бабам, быстро забросили веревки с крючьями, забрались, перебили охрану на воротах и распахнули навстречу своей
Кадом зябко передернул плечами.
– Да уж… Тут и стена высока. Крючья не добросишь, и стражей как муравьев на дохлой жабе… Слышали, что он сказал? Удвоить на остаток ночи, а если артане пойдут на приступ, то стража сама отобьется! Он еще и хладнокровен, отправившись спать в такое время.
Цвигун широко зевнул, посмотрел на небо, в сторону артанского лагеря, снова на небо.
– Не думаю, что артане рискнут снова… Последуем же примеру нашего вождя, а он сейчас в самом деле наш вождь, знатен или нет… Нам надо крепить единство, а не грызться за место ближе к знамени. Оставим это до победы.
– Или до тех пор, – громыхнул Кадом, – пока этот пастух не станет вести себя no-пастушьи. Тогда во имя спасения дела…
Разговаривая, они спускались по ступенькам, Апоница хмуро смотрел в их даже сейчас прямые спины. Пока что неповиновением не пахнет, но и напряжение остается. Эти знатные князья и беры не простят Иггельду ни малейшего промаха.
Иггельд был разбужен громкими голосами прямо под окнами. Выглянул, снаружи еще темно, только небо окрасилось рассветом, но в Долине еще ночь, люди с факелами в руках галдят вокруг двух десятков огромных мужчин в звериных шкурах, косматых, с неопрятными бородами. Иггельд с первого же взгляда узнал кетичей, горский народ, что ушел от мира, считая его нечистым, и с тех пор считался потерянным. Он, пролетая на Черныше, несколько раз видел их, не успевших укрыться от его взора. Перед глазами на миг стало темно и холодно, словно дохнуло смертью, не летать ему больше на драконах, усилием воли стряхнул оцепенение смерти, грудь поднялась в судорожном вздохе, он перевел дыхание, быстро оделся и выбежал из дома.
Воздух свеж, плечи передернулись, словно в танце, он спустился по ступенькам, люди расступились. Он спросил громко и отчетливо, чтобы слышали даже в задних рядах:
– Что случилось?
Лохматый вожак пришедших злобно усмехнулся.
– Мы прошли у них над самыми головами. Их можно взять голыми руками… если бы у нас было столько рук!
Иггельд спросил:
– Что вы хотите?
Вожак удивился:
– Как что?.. Без нас вам артан не побить, это уж точно!
Он захохотал, с ним захохотали, словно горы затряслись, его лохматые сородичи. Гоготали громко и с удовольствием. В толпе после минуты оцепенения ликующе заорали. Иггельд ощутил стеснение в груди. Ведь не приходили же, когда здесь было мирно и безопасно! Пришли в самое тяжкое время, когда дорог каждый человек, способный бросить камень или взмахнуть дубиной! Пришли, хотя ничем не обязаны ни ему, ни кому-то из этой Долины…
– Спасибо, – проговорил он. Голос дрогнул. – Спасибо, люди. Я – ваш, полностью ваш.
– Это мы – твои, – заверил вожак. – Мы все видим, все… Кто чего стоит.
Иггельд обнял, отстранился и пошел к воротам. За ним сразу же пошли сзади, он напрягся непроизвольно, но напомнил себе, что даже вожаки мальчишечьих стаек не ходят одни, за ними всегда свита, так же князь Брун всегда ходил с сопровождающими, а теперь вот и он, Иггельд, должен привыкнуть, что рядом будут люди, будут бездумно смотреть в его глаза, ждать мудрых и правильных – где их взять – указаний.
На стене и навесе, что над воротами, все еще полыхала смола в двух бочках, но факелы уже загасили, там наверху светает. Он бодро поднимался по каменным ступенькам, искрятся влагой, ночью здесь холодно, вода уходит из воздуха и обильно смачивает каменные стены.
Над воротами навес втрое шире, чем сама стена, здесь, как на городской площади, народ стоит группками. Апоница поклонился издали, Иггельд отметил с замешательством, что старый учитель не кивнул, как обычно, а поклонился, и это при всем народе. Человек десять из знатных, похоже, так и не ложились, стоят, закутавшись в плащи, озябшие, хмурые, рассматривают артанский стан. Увидев жест Апоницы, обернулись и после небольшого замешательства – Иггельд не поверил глазам – тоже поклонились, впрочем, без подобострастия, а как равные равному, который из их среды ими же избран вождем.
Один из них, кажется, князь Онрад, спросил негромко:
– Какие будут наши действия, князь?
Какой, к черту, князь, хотел сказать Иггельд, подозревая насмешку. Потом сообразил, что его называют всего лишь походным или боевым князем, что совсем не то, что урожденный или потомственный, походным назначают или выбирают только на время похода, а потом он снова то, чем был раньше.
– Выжидать, – ответил он хмуро. – Пусть ломают зубы о наши горы. Сегодня же я подниму всех драконов, начнем бить их сверху.
Онрад сказал с сомнением:
– Но драконы что-то нигде в войнах не блеснули… Могли бы и Куябу попробовать защитить.
– Летать пришлось бы далеко, – сказал Иггельд. – Я уж молчу, что там народ драконов почти так же не любит, как и сами артане. Могли бы питомник драконов устроить под Куябой? Могли бы. А здесь все рядом! Разве артан трудно забросать сверху камнями? Или нам их придется везти издалека?
Артане себе не изменили: выдвигались на конях, хотя неведомо какими титаническими усилиями переправили коней через пропасти, как сумели провести этих степных существ в шаге от края бездны. Они ехали неторопливо, спокойно, а когда выбрались на открытое пространство, начали неспешно накапливаться, поле огромное, поместится все войско.
Иггельд подосадовал, что не велел выстроить стену там, запер бы вообще вход даже сюда. Защищенный такой стеной город взять вообще невозможно. Даже тараном не смогли бы размахнуться, подъем там крут, а узкая дорожка извилиста. Хреновый из него полководец и стратег, тот бы сразу додумался, решение-то очевидное…
Хреновый, поправил себя, что и эту стену едва-едва сумел уговорить поставить. Сколько было возражений! Как переломил всех, даже сейчас дивно. Нет, там бы стену ставить не взялись, там нужно тянуть втрое длиннее, это же сколько камня, труда…
За артанами, к удивлению и отвращению Иггельда, как и других, показались ровные ряды куявских пеших ратников. Все вооружены хорошо, доспехи железные, не голытьба, согнанная насильно. Куявам не дали встать отдельно, два конных артанских полка зажали их, словно невзначай, с двух сторон. Мол, за союзниками тоже должен быть глаз.
Апоница стоял на стене рядом, лицо его было усталым, испещренным глубокими морщинами, но глаза блестели почти весело. И весь подтянулся, словно сбросил десяток-другой лет. Спина почти прямая, плечи раздвинул, посматривал орлиным взором и на разворачивающихся артан, и на долинников, что, как галки, усеяли все стены и навес над воротами.