Кузьма Минин

Костылев Валентин Иванович

— Волынский — достойный человек… Да будет благословение господне над ним.

— На той неделе к нему пристал стрелецкий голова Иван Толстой… Пятьсот всадников.

Гермоген весело улыбнулся:

— В ямах Андроньева монастыря по моему приказу зелье зарыли… У панов в погребе вчерашней ночью монахи тайно стяжали. Побывай там. Разведай.

— Добро! Благодарствуем!..

— Монахов несть числа забирайте… Благословляю! Тунеядствуют по монастырям… Наказываю: брать их в ополчение!..

— Кострома… — продолжал рязанец, — пойдет с князем Волконским.

— Надежен ли? — нахмурившись, спросил

Гермоген. — Не лучше ль возвести другого знатного дворянина, который в шатости не был замечен… Волконский не мил мне. Он холопьям поблажку дает… бунту пособляет…

— Стрелецкий голова наш… будет следить за князем…

Всю ночь Гермоген и двое посланцев рязанского воеводы Прокопия Ляпунова проговорили о дворянских ополченческих делах. Всю ночь обдумывали они с патриархом, как бы покрепче ударить по врагам.

* * *

На следующий день в малые сени патриаршего дома с посохом в руке, весь черный, костлявый, вошел гробовой старец [15] Чудова монастыря Гедеон. В последние месяцы и он потерял покой. Бывало, целые дни лежит в гробу и только за нуждой поднимается, а ныне постоянно в патриарших покоях. Патриарх полюбил старца Гедеона. Ежедневно за трапезой оба они выпивали по кубку церковного вина и по одному кубку меда вишневого, съедали блюдо карасей, пирог «с телесами щучьими» и блюдо ягодников. За едой вели беседу о панах, об иезуитах, о монастырях, а больше о том, кто после смуты сядет на престол: Голицын или Романов? Гедеон уверял, что ему ночью явилось видение, вроде ангела, и начертало на стене: «Василий», а это — знамение. Престол обязательно получит Голицын. Патриарху понравилось Гедеоново видение. Ему вообще были по душе все, кто против проныры Филарета Романова и кто был на стороне Голицыных. Но никогда он не высказывал этого вслух, боясь сильной романовской партии и властолюбивой, вздорной матери Михаила Романова, инокини Марфы, жившей с сыном тут же, в Кремле, и пользовавшейся вниманием панов…

15

Гробовой старец — схимонах. Схимонахи обыкновенно спали и гробу, пищею их были хлеб и вода. Схима самый строгий вид монастырского затворничества.

Вот и Ляпунов! Он пришелся по душе патриарху.

Ляпунов стоит за Голицына. Выгонит он проклятых панов, и тогда… Гермоген знал, что будет тогда! Желал этого. Впрочем, на людях он не прочь был называть в числе будущих царей и Романова, но втайне лелеял мысль: выгнать панов из русской земли, а там… вся церковь поднимется за Голицына. Патриарх понемногу уже подготавливал дальних епископов. Всеми чтимый гробовой старец, святой отшельник Гедеон, помогал ему, насколько хватало сил.

Кроме Гедеона, в келье находилась еще монахиня, бывшая в миру княгиней Куракиной. С юных лет Гермоген был ее другом. Прошли года. Оба состарились, дружба стала чище, яснее.

— Гневного пламени во мне никому не угасить! — говорил патриарх сердито.

Старица набожно крестилась:

— Настанет час, и возвеселятся праведницы!..

— Да будет так! — шлепнул сухой ладонью по столу Гермоген. — Король всполошился не зря.

— У,

ненасытный, кровожелатель! Так бы я его и растерзала! — вспылила старица.

— Железом… огнем… силою воинской единственно можно поразить его… Донской казак и сам я… Знаю… Отец еще тому учил. Симонов монастырь с моего благословения всю казну отдал на огненный бой.

Разговор о войне и о пушках заинтересовал и гробового старца.

— Сею ночь мне преставилось видение: якобы на Пожар-площади некий юноша сотворил пушку, и огнем своим она в единую нощь сожгла всё вражеское царство со всеми людьми и с самим Жигимондом… и со всеми конями…

Гермоген и старица оглянулись на Гедеона удивленно.

— Может ли человек сим даром божиим обладать? Не есть ли подобное величие — принадлежность единого господа бога?.. В пламени огней гибли города и царства, но единственно токмо по воле господней. Так сказано и в писании. Видение твое ложно. Греховно. Покайся!

Гробовой старец усердно почесал под бородой, вздохнув:

— Прощения прошу, коли соврал!

Наивность Гедеона всегда покоряла патриарха. Ом улыбнулся:

— И ложь бывает во спасение. Бог простит.

Патриарх рассказал своим друзьям о рязанском ополчении, собирающемся против поляков, о том, что у него были дворяне, посланные из Рязани от Прокопия Петровича, а также были знатные люди из Ярославля и Вологды, а сегодня посетил его и нижегородский ходок.

Слушая патриарха, непрерывно крестился Гедеон, крестилась и инокиня Куракина.

Все трое сползли со скамьи на колена, молясь об уничтожении врагов и о восхождении на престол Василия Голицына. Затем гробовой старец шепотом рассказал Гермогену, что лишенный при Шуйском патриаршего сана Игнатий нередко по ночам уходит из своего заточения, с ведома самого начальника тайных дел пана Пекарского. Гермоген нахмурился: «Корыстолюбец! — тихо произнес он. — Такой будет люб и в разбойничьем вертепе!»

VII

Халдей принес на спине мешок муки. Вчера по приказу Гонсевского веселил он польско-литовских людей на Ивановской площади в Кремле, за это и наградили.

— Окаянного потешаю, — сердито сказал скоморох, смывая с лица краску.

После того как он сбросил с себя шутовской балахон, на жилистой шее его и на сухой спине стали видны синие рубцы и кровоподтеки.

Нижегородцы, которых он сегодня встретил на улице и привел с собой, в страхе переглянулись.

— Вот глядите, дары за верную службу… Когда паны довольны мной, они стегают меня кнутом и сабельными ножнами. Когда не угождаю — тоже.

Он горько рассмеялся.

— Чего же ты? Нешто весело?!

Халдей ответил:

— Чудится мне, что кони — и те ржут, глядя на скоморохов. Пан Доморацкий хлестнул меня плетью, а я запел петухом и стал скакать на одной ноге… Лошади оскалили зубы. Вы, небось, тоже… А?! Ну-ка!

Скоморох вскинул правую ногу до самого плеча, запел петухом и на левой ноге ловко обскакал всю горницу.

Мосеев и Пахомов фыркнули.

Халдей некоторое время с грустью смотрел на них.

— Вот видите!..

Он гневно нахмурился:

— И все так! Поймите хоть вы, что пирую я, не участвуя в пирушке… Не смейтесь надо мной…