Шрифт:
Глава 1. Кузнец или колдун?
Какая разница между колдуном и кузнецом? Да никакой почти. И того и другого причастным к потустороннему считают. Обоих в деревне уважают и побаиваются немного.
Мой отец кузнецом был. Думаете, почему подкову найти – к счастью? Подкова – огромный кусок железа, а железо всегда хорошо ценилось. Найдёшь на дороге подкову, считай, кошель, набитый золотом, подобрал.
Я был единственным сыном кузнеца, три младшие сестрёнки были, а вот другого сына отцу Перун не дал.
Я о будущем вообще не думал, мне и настоящего хватало. Слезешь утром с сундука, на котором постелено. Сестрёнки подбегают, квохчут как несушки. А мать уже завтрак собрала: хлеб ржаной, каша душистая, гречневая. Тронешь, сыплется. Молоком запиваю, в печи томлёным. А коровы не то что нынешние, молока давали мало… Сколько же у нас одних коров было?!
Меха в кузне раздую, чёрные угли алую душу обнажат. За молот возьмусь. С четырнадцати лет уже не подмастерье, а полноценный мастер. Работа легко давалась: отец пару раз гвоздь сделает при мне или, скажем, серп. А я уже и сам умею.
Мать ворчать стала: женись да женись. А я никуда не торопился. В невестах у меня походить каждая мечтала.
Ладно я жил, пока не появилась ведьма Элоиза. Пришла к нам в деревню красивая наглая. Волосы вороные под платок не убраны, девка, а опростоволошенная. Груди разве что в подол не вываливаются. Пришла в деревню, поздоровалась, и на мужиков смотрит. Да не в глаза, а аршином ниже. Бабы сразу сказали «ведьма» и решили её камнями побить или в речке утопить. Кто-то предложил костёр, но дров стало жалко. Староста на баб шикнул: ведьма тоже человек, пусть живёт. Заброшенный дом ей выделил. А сам смотрит на ведьму и слюнями давится. В ответ ведьма ему улыбается и подмигивает.
На меня она сразу глаз положила. А я что? Я парень холостой, я не против. Вот лежим мы как-то с ней на сеновале, она и говорит:
– Силу я в тебе, Марк, чую большую.
– Нет у меня больше сил, – отвечаю. – Пять раз за ночь ты мою силу чуяла. Хватит на сегодня.
А она смеётся:
– Да не ту силу, дурачок. Магическую силу. Ведьмак ты. Одной мы с тобой породы.
– Ну да, – говорю. – Я же кузнец. Все кузнецы, так или иначе, ведьмаки, чем я прочих кузнецов хуже?
А ведьма ещё пуще смеётся.
– Ну и глупый же ты! – она ко мне прильнула, как кошка зафырчала. – Я тебе разную силу дам. Не только над железом. Камень и глина тоже слугами твоими станут. Даже люди. Даже цари. Давай, переезжай ко мне. Я из тебя великого ведьмака сделаю. Весь мир о тебе заговорит. Все люди тебе с почтением кланяться начнут.
– И староста наш мне кланяться станет?
– И он тоже. Ну как, переедешь?
– А давай!
Жил легко, не ценил синицы, за журавлём погнался. Всю жизнь в дырку нужника и опустил. Также легко. Только пузыри пошли.
Глава 2. Дрова не пух лебяжий
Я в родительский дом тогда не вернулся. В чём на сеновал пришёл, в том к ведьме жить и отправился. Дом у неё неказистый оказался, в землю одним боком врос, печку никто не белил давно. «Ну, ничего, – думаю, – это всё дело поправимое».
Следующим утром проснулся я от воплей. Скандалили на крыльце. Выглядываю в окно, а это мои мать с батькой пришли, ещё и старосту с собой прихватили зачем-то. Выглядываю из-за двери осторожно. Матушка убивается по мне как по покойнику, у меня аж мурашки по спине запрыгали.
– Родненький! – причитает. – Сынулечка наш единственный, зачем ты нас оставил?! Как же мы без тебя будем?!
А отец на старосту наседает:
– Гнать надо отсюда поганую ведьму! Зачем эту змеюку в нашу деревню впустил?!
– А я тебя, пьянь подколодную, лучше самого из деревни выгоню, – староста отвечает. – Ты сам-то давно ли подковы ковал? Что-то не вспомню. А ведьма – вещь в хозяйстве полезная. На наших коров посмотри! Когда они раньше столько молока давали? Да никогда.
Я хотел к матери кинуться, утешить её, сказать, что не умер я, но в отца упёрся. Он мне путь преградил.
– Ты свою дорогу выбрал, сучонок! – сказал он яростно. – Вот и топай по ней куда подальше, а мать не трогай. Не сын ты нам больше!
Тошно мне стало. Будто мыши под рёбрами завелись. А ведьма меня за руку держит, успокаивает. Отец развернулся и прочь пошёл, мать на него опирается, слабая, будто хворь её одолела. Я догнать их решил, объяснить: что-то новое в жизни попробовать хочу! А вдруг великим колдуном стану? Но не догнал, не сказал, онемел и к земле прирос, так страшно стало. Я всю жизнь свою наперёд знал, а теперь ничего не знаю.
Хожу по дому, занять себя чем-то надо. Когда руки заняты, голова отдыхает. Вон полка прибита плохо, на честном слове держится, вон кочерга ржавая, почистить надо. Взялся я за молоток и гвозди, а ведьма ко мне подлетает:
– Да ты что, милый, не стоит! Тебе силы беречь надо!
– Не бойся, Лизка, – я её за талию обхватил и к себе прижал. – У меня сил на всё хватит!
А она выхватила молоток у меня из рук и улыбается.
Вдруг слышу, кто-то топором за домом работает. Выбегаю, а это Митька Долговязый наши с Элоизой дрова колет.
– Чего припёрся? – спрашиваю. – Это мои дрова и я их колю! Иди, откуда пришёл, пока руки-ноги целы!
Опять Лизка появилась:
– Пусть колет, милый. Это я его попросила. А тебе силы беречь надо.
Митька слушает и во всю свою беззубую пасть лыбится. Тут уж я не выдержал, заорал:
– Ты что удумала, баба? За мужика меня не держишь? Для чего мне силы беречь надо?
– Ладно, – отвечает, – пойдём, покажу.
Садимся мы с ней за стол друг напротив друга. На столе лежит пёрышко не то гуся, не то лебедя.