Кузнецкий мост (1-3 части)
Шрифт:
А на площади перед наркоминдельским домом, точно воробьи, пригретые солнцем, стайки старшеклассниц, девочки, слетевшиеся на старомосковскую площадь из столичных пригородов — Кунцева, Бескудникова, Нагатина, Люблина, девочки, увлекшиеся не столько многотрудной стенографией, сколько мечтой об экзотической Скандинавии и многоцветном Средиземноморье, как, впрочем, и о счастливом замужестве, когда в образе прекрасного принца явился бы если не златоволосый атташе, то среброкудрый первый секретарь. Чем черт не шутит, легенды о судьбах таких же девочек из арбатских кривотупиков, многослойных гор Соколиных и знатного Замоскворечья обладали силой бронебойной. Так или иначе, а девочки, слетевшиеся на наркоминдельскую площадь,
По пути на Дальний Восток Яков остановился в Москве, и Бардин решил собрать в Ясенцах друзей. Сам он уехал туда накануне и просил Тамбиева нагрянуть на бекетовскую Остоженку и захватить Сергея Петровича. План удался, и Тамбиев, испытывая великое чувство удовлетворения, мчал старого бардинского друга в Ясенцы. Если быть точным, то Бекетов не очень-то противился похищению, он дал себя умыкнуть. У Бекетова, который с некоторого времени стал преемником Грошева на посту заведующего отделом печати, был свой план. Грошев был отозван в распоряжение наркома — наконец реализовано его знание Китая, современности и старины, в частности древнекитайской философии, тут грошевский авторитет был непререкаем. По слухам, все более настойчивым, состоялось его назначение послом в Чунцин. Бекетов рассчитывал на разговор, столь же откровенный, сколь и для нового положения Сергея Петровича насущный.
— Ходят слухи, что победа явилась для корреспондентов сигналом к отъезду, — заметил Бекетов — ему доставляло удовольствие начать разговор издалека. — Верны эти слухи?
— Верны отчасти, — отозвался Тамбиев, он не хотел, чтобы его ответ прозвучал слишком категорично. — Те из корреспондентов, которые давно собирались уехать, теперь наконец собрались…
Бекетов, казалось, был заинтересован в более определенном ответе, чем тот, к которому прибегнул Тамбиев.
— А это хорошо?
— Да как сказать? Не хорошо и, пожалуй, не очень плохо, нее это должно было произойти…
— А по-моему, плохо.
— Почему, Сергей Петрович?
— Не мне же тебе говорить, Николай, что страда военная — вещь и тяжкая для человека, и трижды дорогая. Одним словом, то, что сотворили с их душами эти годы, ничто не способно сотворить. Если суждено им приблизиться к нам, так это произошло теперь…
— Заманчиво сберечь их?
Кажется, разговор достиг желанной отметины.
— Готов согласиться, заманчиво… Именно тех, кто был в эти годы здесь и видел войну.
Город остался позади, глянуло поле, все еще ярко-зеленое. Бекетов открыл автомобильное окно, пахнуло мокрой травой, захотелось поглубже вздохнуть, всей грудью чувствуя холодную упругость воздуха.
— Худо-бедно, а война была источником новостей… А как без войны?
— В самом деле, как без войны?
Бекетову нельзя было отказать в правоте: с бедовой корреспондентской братией без войны, пожалуй, будет не легче, а труднее. Если не на фронт, то куда должен направить стопы хлопотливый корреспондентский караван? И в какой мере нынешние новости увлекут корреспондентов? И покажется ли им это так же значительно, как на войне? И какие это будут новости? И дадут ли они материал для раздумий? И в какой мере они заинтересуют зарубежную прессу, в частности западную? И способны ли мы совладать с этой многосложностью наших обязанностей? И достанет ли тут нашего опыта, интеллекта, умения, такта — в таком деле такт не последнее дело. Нельзя сказать, что все совершенное во время войны было
Ясенцы их встретили цветением сирени. Она встала над бардинским домом серо-голубыми и лилово-красными уступами. Окна были распахнуты, и дыхание сада, казалось, затопило и дом.
С хлопотливой деловитостью, чуть нарочитой, Бардин помогал Ольге накрывать стол, в то время как Яков в Иоанновой спаленке единоборствовал с отцом — их спор был обращен к первой войне и сошелся на Версале.
Тамбиев, как это имело место прежде, был взят Ольгой в помощники вместо Егора Ивановича, а Бардин и Бекетов переступили порог Иоанновой опочивальни.
— Вот вы нам и нужны, Сергей Петрович, — произнес Яков, сжимая бекетовский локоть. — Я говорю, что этот Тардье — прохиндей порядочный, и Версаль, как он описал в своей книге, тоже попахивает этой самой… прохиндеевщиной. А как вы, Сергей Петрович?
Пока нерасторопный Бекетов погружался в раздумье, более чем расторопный Иоанн успел сказать свое слово.
— Но вот вопрос, Сергей Петрович: Ленин-то вон как знал Тардье, а увидел в нем не только худое. Его отзыв лестен: «Автор — Тардье — дипломат сам, знаток!»
— Но это же о другой книге Тардье! — почти восторжествовал Яков — заманчиво было поймать Иоанна за полы.
— А я говорю не о книге, а об авторе. Ленин сказал: знаток!
Яков улыбался, глядя на Бекетова, он тонне просил у него прощения. Необходимости в ответе Бекетова, пожалуй, уже не было: Иоанн все уже решил за Сергея Петровича.
— Клемансо, как, впрочем, и Тардье, полагал, что левый берег Рейна должен отойти к Франции, Вильсон и Ллойд Джордж возражали. Вы поняли, Тардье полагал… — произнес Иоанн и указал на ночной столик — книга француза в заметно голубом переплете была, разумеется, на этом столике, не иначе. Иоанн основательно проштудировал ее за последние дни. — Теперь мысленно перебросьте мост от первой войны ко второй, к тридцать девятому году, когда немцы атаковали Францию, а следовательно, и ее английских союзников. Можете ли вы допустить, что именно Вильсон и Ллойд Джордж оттеснили Францию от левого берега? Вильсон и Ллойд Джордж, которые, казалось, больше остальных должны были бы быть сейчас в этом заинтересованы…
— Погоди, отец, а к чему ты все это? — спросил простодушно Яков.
— Надо выбить немцев изо всех тех мест, которые могут стать для них площадкой для новой атаки, вот почему.
— А разве это не очевидно, отец? — осторожно спросил Яков, он знал Иоанна достаточно и полагал, что у его формулы есть второй план.
— Быть может, это и очевидно, — парировал Иоанн. — Много сложнее иное: как поведет себя тут Трумэн… Если Вильсон не понял, поймет ли Трумэн?
— Но у Трумэна есть то преимущество, что однажды ошибка уже была совершена, — отозвался Егор Иванович, который до сих пор с откровенным вниманием наблюдал за развитием беседы, не вмешиваясь в нее. — Урок истории!
— Но ведь это… Трумэн! — нашелся Иоанн. — Пойми, чадо родное, Трумэн. Внял?
— Нет, не внял, растолкуй…
— То, что для тебя урок истории, для него, может быть, звук пустой… — пояснил Иоанн с несвойственной ему терпимостью. — Трумэн!..
— К столу! — подала голос Ольга. — Поспешите, остывает! — пригрозила она — по опыту знала, что тут нужна вода холодная, иначе спорщиков не разольешь. — Я говорю, к столу…
Они перешли в соседнюю комнату и заняли места за столом, но молчание последовало за ними и прочно обосновалось рядом — разговор не вязался.