Кузница Тьмы
Шрифт:
– У вас мой ключ.
– Он давил на горло, госпожа.
– Когда она оглянулась а сундук, он добавил, улыбнувшись: - Мы повесим ремни между двух всадников. Не знаю, что в этой штуке, но тяжела она чертовски. Юные дамы и их туалеты - кажется, конца не бывает краскам, духам и тому подобному. Я знаю, у меня дочь.
Взгляд Сендалат скользнул прочь - казалось, она целиком сосредоточена на фляжке. Затем в глазах появилась тревога.
– Кучер...
– Отослан прочь, госпожа.
– О. А он...
– Нет. Клянусь честью.
Похоже, она готова была надавить, но сил не хватило.
Айвис принял ее вес.
– Госпожа? Вам нехорошо?
– Будет лучше, - заверила она.
– Так сколько ей?
– Кому?
– Вашей дочери.
– Чуть моложе вас, госпожа.
– Красивая?
– Ну, я ей отец...
– Он изобразил смущенную улыбку.
– Готов поспорить, ей понадобится побольше ума, чем большинству.
Сендалат протянула руку, коснувшись его плеча - так принцесса могла бы касаться коленопреклоненного подданного.
– Уверена, она очень красива.
– Да, госпожа.
– Он выпрямился.
– Прошу простить за временную отлучку - нужно поговорить с солдатами и проследить за сундуком. Собирайтесь с силами, госпожа, и когда сможете, мы продолжим путь в Дом Драконс.
Едва он зашел за карету, Силлен приблизился и сказал: - Помоги ей Мать, если она похожа на вас. Ну, ваша дочка.
Айвис скривился.
– С таким ртом, солдат, придется тебе послужить в сортире заместо дырки.
– Так точно, сир. Не знал, что у вас есть дочка, вот и всё. Это, хм... трудно соображаю, сир.
Капрал Ялад фыркнул сзади: - Ты действительно такой тупой, Силлен?
– Сделай упряжь для сундука, Силлен, - велел Айвис.
– Слушаюсь, сир.
Настоящим мужчинам не без основательного смысла даны две руки. Одна хватать, другая отметать. Гелден потерял руку, которая могла отметать и теперь, едва оказывался рядом с искушением, как тащил его к себе и торопливо поглощал.
Он обнаружил свое мрачное проклятие в глубинах дешевого вина, потом в юной невинной девушке, что жила лишь грезами о лучшей жизни. Что же, он обещал, не так ли? Ту лучшую жизнь. Но касался ее он неправильной рукой - единственной, что осталась - и оставлял только грязные пятна и синяки, марая совершенную плоть. Лучше было ее вообще не касаться.
Любовь лишена рук и ног. Не умеет убегать и хватать, не может даже тянуться, хотя пытается и пытается. Остается лежать на земле, не в силах пошевелиться и плача как брошенный ребенок - прохожие могут ее украсть; прохожие могут ее пинать до крови или сталкивать с края холма, с утеса. Могут придушить, утопить, бросить в костер, оставив одни угли и жженые кости. Могут научить, как следует желать, желать вечно, сколько бы ее ни питали. А иногда любовь - то, что волочится сзади на цепи, становясь тяжелее с каждым шагом, и когда разверзается почва, она тянет вас назад и вниз, вниз, туда, где боль нескончаема.
Будь у него две руки, он смог бы раздавить ей сердце.
Но никто ничего не понимает. Не могут вообразить, почему он вечно пьян, да и нет причин. Реальных. Ему нет нужды кидаться оправданиями - подходят пустой рукав и красивая украденная женщина - не то чтобы он ее заслуживал, но разве
Один как раз подкрался близко в узком, заваленном мусором переулке за таверной, присел в яме, четырьмя ступенями уходящей в подвал. Тихо смеется на все резоны. Зачем он здесь, почему так делает? Резоны и причины - разное дело. Причины объясняют, резоны оправдывают, хотя и плохо.
Ее отослали - он видел прокатившую по главной улице карету, даже мельком заметил лицо в грязном окне. Даже выкрикнул ее имя.
Гелден придвинул сегодняшний кувшин. Уже выпил больше, чем следовало, и Грасу не понравится выдавать второй слишком скоро. Правило - один в день. Но Гелден не может сдерживаться. Санд пропала, пропала навсегда, и эти ночи, когда он пробирался к краю усадьбы, словно пограничный разбойник, сражался с желанием найти ее, забрать прочь от бессмысленной жизни... никогда ему больше не совершать таких путешествий.
Разумеется, не ее жизнь была бессмысленной, и ночные путешествия - обман, несмотря на камни, что он оставлял в общем их тайном месте. Она их нашла; хотя бы это он знал. Нашла и унесла... наверное, в кучу отбросов у кухни...
Гелден пялился в кувшин, смотрел на грязную руку, на пять стиснувших глиняное горло пальцев. Всё подобно вину - он хватает, только чтобы оно исчезло - рука, умеющая только хватать, но ничего не умеющая удерживать надолго.
У настоящих мужчин две руки. Двумя руками они могут всё. Могут удерживать мир на подобающем расстоянии, брать лишь то, что нужно и не важно, если оно пропадет - так бывает со всеми.
Когда-то и он был таким.
В глубокой тени подвальных ступеней хохочет и хохочет его загонщик. Но ведь вся деревня хохочет, когда его видит, и на лицах написаны оправдания, которые он склонен звать причинами. Ему хватает. Похоже, и всем окружающим тоже.
Галар Барес знал, что Форулканы считали себя чистыми врагами беспорядка и хаоса. Поколения их жрецов - Ассейлов посвящали жизни созданию правил, законов цивилизованного поведения, устанавливали мир во имя порядка. Но, на взгляд Галара, они ухватились за меч не с того конца. Мир не служит порядку; порядок служит миру, и когда порядок становится богоподобным, священным и неприкосновенным, завоеванный мир кажется тюрьмой. Все ищущие свободы становятся врагами порядка, истребление врагов кладет конец миру и покою.
Он видел логику, но нельзя заставить других рассуждать так же - сила убеждения теряется, как часто бывает с логикой. Против простоты вздымается буря эмоциональных крайностей, прилив насилия под властью коронованного страха.
Решением форулканских Ассейлов стал порядок страха, мир, вечно нуждающийся в нападениях, вечно под осадой злых сил с лицами чужаков. Он вынужден был признать: в таком взгляде есть некое совершенство. Несогласным не найти опоры, так быстро их сражают, истребляя в вихре насилия. А чужаки неведомы и потому становятся вечной угрозой страху.