Кузница Тьмы
Шрифт:
– Но...
– Колдовство ценно. По крайней мере, я очищу зал от вшей. Ну-ка, в комнату. И не надо бояться Солтейкенов.
– Знаю, - ответила она.
– Учитель, если вы сделали меня сосудом... ну, я не чувствую этого я не пуста изнутри. Я не ощущаю покоя.
Слово заставило его вздрогнуть.
– Покой! Я не говорил о покое. Отсутствие, Кория, это томление.
– Необычайные глаза впились в нее.
– Ты не чувствуешь томления?
Она чувствовала. Она познала истину, едва он заговорил о внутреннем. Она была богиней, уставшей от детей своих, она видела, что каждое лето становится короче, пылая нетерпением, но не поняла еще, что может прийти на
– Нынешней ночью тебе надо поспать, - сказал От тоном, никогда прежде ею не слышанным. Почти... нежным.
– Наутро, Кория, уроки начнутся с новой силой.
– Он отвернулся.
– Мое последнее задание касается нас обоих, и мы будем достойными. Это я обещаю.
– Он снова махнул рукой, и девушка поспешила к себе. Разум ее бурлил.
Карету подали к величественному некогда входу Дома Друкорлас. Одинокая лошадь стояла в упряжи, мотая головой и кусая удила. Путь ей должен выпасть трудный, ведь карета тяжела и в былые годы гуж тащила четверка. Неподалеку, едва видимый оттуда, где стояла на ступенях леди Нерис Друкорлат, маленький мальчик играл в развалинах сгоревших конюшен. Она заметила, что руки у него в саже, да и коленки уже выпачканы.
Здесь, в угасающем поместье, Нерис ведет борьбу безнадежную. Но детство коротко, и в нынешние тяжелые времена она постарается изо всех сил, чтобы оно стало еще короче. Мальчику нужны уроки. Его нужно оторвать от забав воображения. Благородство рождается в суровых ограничениях, в структуре долга, и чем скорее внук будет связан обязанностями взрослого, тем скорее найдет он себе место в древнем Доме; при должном руководстве он однажды вернет кровной линии славу и власть, которыми та некогда обладала.
Она больше не услышит мерзкого слова, жестокого титула, что навис над Орфанталем будто крыло насмешницы-вороны.
Бастард.
Дитя не выбирает. Подлая тупость матери, низкородное ничтожество пьяницы-отца - не преступления мальчика, и не окружающим осквернять его невинность. Свет бывает злобным. Жадным до суровых суждений, скорым на презрение.
"Раненый будет ранить". Так сказал поэт Галлан, и слов более мудрых не бывало. "Раненый будет ранить, И всякая боль отольется". Это строки из последнего сборника, многозначительно названного "Дни Свежевания", опубликованного в начале сезона и продолжающего вызывать пену гнева и разгоряченного осуждения. Разумеется, самые культурные среди Домов умеют видеть неприятные истины, не моргнув глазом, и если Галлан осмелился коснуться культуры Тисте лезвием, сдирая кожу - разве вся эта ярость не стала доказательством его правоты?
Много презренного есть и в собственном ее роду, и банальность увядающей славы поистине нелегко выносить. Однажды наступит возрождение. Если ты видишь ясно и планируешь все заранее, в лихорадочном начале новой эры твоя кровная линия взорвется к новой жизни, став сердцем безмерной силы. Возможность придет, но не на ее веку. Все, что она делает ныне - служит грядущему, и однажды это увидят все; однажды все поймут, какие жертвы она принесла.
Орфанталь нашел какой-то расщепленный дрын и крутил им над головой, крича и бегая. Она смотрела, как он вскарабкался на невысокую кучу мусора, сияя торжеством. Вонзил конец палки в щель между кирпичами, словно водружая знамя, и тут же застыл, словно пронзенный невидимым оружием. Выгнул спину, смотря в небо - на лице потрясение, он полон воображаемой муки - и сбежал с кучи, упав на колени, рукой хватаясь за живот. Еще миг, и он повернулся и лег как мертвый.
Глупые игры. И всегда в войну и битвы,
Всё это нужно вытравить из ума юного Орфанталя. Великие войны окончены. Победа купила мир, юные мужчины и женщины должны повернуться к иному - время носителей меча прошло и все эти ветераны, бродящие из селения в селение как бездомные псы, напиваясь и плетя дикие сказки о доблести, оплакивающие павших товарищей - они яд для каждого, особенно для юных, коих так легко совратить сказками и волнующими, гнусными инсценировками горя.
Солдаты ведут жизнь особенную, точнее надеются на нечто особенное, пока не отыщут истин войны. Ветераны возвращаются по домам, когда иллюзии выжжены из глаз, из разума. Они смотрят из иного места, и нет в этом ничего здорового, ничего ценного. Они пережили "дни свежевания", и всё, на что они смотрят, тупо обнажено: хрящи и жилы, кости и мясо, дрожащая хрупкость органов.
Муж поведал ей многое за одну ночь, прежде чем забрал собственную жизнь, за ночь до того, как бросил их, оставив с наследием позора. Герой, вернувшийся живым - какая причина убивать себя? Вернулся к любимой жене - к женщине, о которой говорил, которую желал день за днем в походах - вернулся с наградами и славой, честно заслужив отставку вдали от сражений и тягот. Прожил дома меньше месяца и вонзил кинжал себе в сердце.
Когда прошло потрясение; когда погас ужас; когда все поглядели на Нерис, вдову под вуалью... тогда поползли первые слухи.
Что она с ним сотворила?
Ничего она не сотворила. Он вернулся мертвецом. Нет не так. Когда он вошел в дом, мертвой была она. В его глазах. Там, в походах, на полях брани, в жалкие холодные ночи под равнодушными звездами он полюбил ее как идею. Лишенную возраста, совершенную идею, которой не могла бы соответствовать никакая живая женщина.
Муж ее оказался глупцом, поддавшимся иллюзии.
Вот истина: их кровная линия была слаба, почти фатально слаба. Дела не могли не пойти хуже. Появился другой солдат, юнец, потерявший руку, не успев обнажить клинок против врага - лошадь откусила - приехал в Абару пьяный и злой... о, он рассказал немало лжи, но когда всё случилось, Нерис провела расследование, открыла правду. Нет, он не потерял руку, защищая Сына Тьмы. Нет, его не славили за мужество. Но было слишком поздно. Он нашел дочь Нерис. Нашел Сендалат, еще юную девицу, слишком юную, чтобы смотреть на него с должным скептицизмом, и коварные слова легко ее соблазнили, мозолистая рука нашла как приласкать едва проснувшееся тело, украв у Дома будущее.
Сделав ей сына-ублюдка.
Нерис держала его - жалкого папашу - на содержании в деревне. Давала достаточно, чтобы держать пьяным, пьяным и бессильным. Сделала ему предложение, объяснила единственный оставшийся выбор - и он принял сделку, разумеется. Он никогда не увидит сына, никогда не увидит Сендалат, никогда не подойдет к дому, не войдет на земли имения. У него есть угол в подвале таверны Абары и столько вина, сколько примет онемевшая глотка. Она даже посылала ему шлюх, хотя он мало что мог с ними сделать, судя по последним донесениям. Вино украло всё; у него лицо старика и взгляд приговоренного к смерти.