Кузница в Лесу
Шрифт:
— Значит, это ты предал нас мастеру-кузнецу? — осведомилась Иле таким же вкрадчивым голосом, как у Бриона.
Он пожал плечами.
— Естественно. С помощью шлема я мог часто беседовать с ним, чтобы обеспечить безопасность моих немногочисленных сторонников после падения Кербрайна. Мы с кузнецом были дальними родственниками, но это делало нас скорее соперниками, чем союзниками. И разумеется, это я послал эквешцев, чтобы перехватить вашу экспедицию, как только вы отправились в путь. Если бы среди них было больше людей из Скрытого Клана, для вас все обернулось бы по-другому.
— Странно, — тихо произнес Керморван. — А ведь я почти поверил, что ты искренне желал нам успеха…
— Но
— Что же ты медлишь? — взорвался Керморван. — Вот он я, перед тобой! Тебе нужно лишь отдать приказ. Освободи меня, верни мне меч, и тогда мы посмотрим, куда упадет удар, с чьим родом будет покончено!
Брион медленно покачал головой.
— Мне очень жаль, но я не вправе этого сделать. Я здесь главным образом для того, чтобы повидаться с тобой на прощание и высказать свое сожаление. Меня лишили удовольствия сразиться с тобой, и ваши жизни отданы другому. Полагаю, это вопрос дисциплины и справедливое воздаяние за мои просчеты. Что касается вас, вы получите достойную награду за все хлопоты, которые вы нам причинили. Безумие и отчаяние будут вашим уделом перед смертью, ибо таковы дары посланца, который придет к вам.
Брион кинул быстрый взгляд в сторону открытой ставни; когда он обернулся, на его лбу заблестели бисерные капли пота.
— Мне нельзя здесь оставаться, — хрипло сказал он. — Я и так уже задержался слишком долго. Завтра я вернусь на запад, чтобы возглавить очистительную борьбу, которую ты тщетно пытался остановить, а затем последует новая атака на Кербрайн. Не питай иллюзии, что кто-то сможет ее остановить! Ворон питается мертвечиной, и ему все равно, чьи кости он будет клевать. Прощай!
Он поспешно вышел из камеры и с силой захлопнул дверь. Ключ дважды повернулся в замке с металлическим скрежетом, и наступила тишина, если не считать слабого плеска волн далеко внизу.
Элоф хотел было заговорить, но не смог. Остальные тоже словно онемели; ужас, который они видели в глазах Бриона перед его уходом, оказался заразительным. Он смертельно боялся остаться в подвале и стать участником того, что должно было произойти, пусть даже в качестве свидетеля, хотя странная сумеречная жизнь должна была приучить его к всяческим ужасам и жестокостям. Элоф вздрогнул от внезапного звяканья металла, но по тяжелому дыханию рядом с собой догадался, что это был Керморван, яростно но тщетно напрягавшийся в своих оковах. Элоф тоже пытался освободиться, пока швы его куртки не затрещали, а мышцы и сухожилия, казалось, были готовы лопнуть от усилий. Но сталь цепи и кандалов держалась крепко, и в результате он лишь опрокинулся набок, глотая пыль пересохшим ртом.
Казалось, страх постепенно наполнял комнату, пока потревоженные пылинки, танцевавшие в лунном свете, мало-помалу оседали на пол. Внезапно пылинки взметнулись под порывом леденящего ветра, за которым последовал еще один, и еще, словно пульсирующее биение огромных крыльев. Они кружились и сверкали, словно крошечные частицы металла, все гуще и ярче, обретая форму, сливаясь в стройный силуэт, сотканный из света и тени. Казалось, он возник из лунных лучей: призрачное существо, состоявшее из серебристого блеска и непроглядной тьмы. Свет он носил как кольчугу, а тьму как плащ, похожий на распростертые черные крылья. Блестящим был его шлем, черными — свирепые птичьи глаза на забрале и древко длинного копья; ярко сверкала латная рукавица, сжимавшая копье, которым он потрясал над головами пленников. Но ярче всего остального был наконечник копья, а темнее всего — круговорот узоров, запечатленных в металле. Они приковывали взор и удерживали его, но Элоф смотрел мимо, не замечая их, смотрел на точеные черты лица, полускрытого забралом шлема, на губы, произносившие его имя.
— Альв! Элоф! Посмотри на меня!
Охваченный гнетущим предчувствием, к которому примешивались ужас и благоговение, он не сразу обрел голос.
— Скажи, кто ты, такая прекрасная и суровая? Покажи мне свое лицо!
Ответ прозвучал как отдаленный звон колокольчиков в морозную ночь.
— Когда я вооружена для битвы, любой, кто встретит мои взгляд, оставляет жизнь и свет позади. Меня могут увидеть только те, кому суждено умереть от моей руки.
Крупная дрожь охватила Элофа и холод заструился по его жилам, словно от первого приступа смертоносной лихорадки. С его губ сорвался непрошеный смех, потому что он знал этот голос, даже странно изменившийся вместе с обликом владельца.
— Значит, ты убьешь нас здесь, скованных и беспомощных? Скажи же свое имя, бесстрашный воин! Пусть оно будет свидетелем твоих деяний!
— Я из рода Морганнен, от корня Валькириор, Дающих Жизнь и Несущих Смерть. Я Воин Сил и теперь пришла исполнить их приговор. Меня зовут Кара.
— Кара!
Имя как будто было вырвано из Элофа железными клещами, хотя он знал его с самого начала. Он смотрел на нее, и мысли кружились у него в голове, как пылинки, взвихренные ветром от плещущих крыльев. Он не мог поверить, что это та девушка, с которой он говорил в башне мастера-кузнеца, несчастная и потерянная, как любая женщина, принадлежащая к человеческому роду; что ее гибкое тело он обнимал и целовал в час смертельной опасности. Однако он твердо знал, что это она, что это ее подлинный облик и воплощение всех страхов, посеянных в его разуме словами Тапиау. Он вспомнил также, каким испуганным выглядел мастер-кузнец в присутствии Кары; должно быть, его обостренные чувства уловили исходившую от нее опасность. Элоф не мог скрыться от истины. Он осмелился полюбить одну из Сил — насколько же глупой и безрассудной казалась ей его любовь! Сердце как будто иссохло в его груди, и все силы оставили его.
Это было похоже на ощущения тонущего человека, словно он вернулся на лесное озеро, и темные щупальца снова затягивали его в глубину. У него кружилась голова от тошнотворного страха, безмерной пустоты и чувства утраты. Окружающий мир и сама жизнь вдруг стали чуждыми вещами, находившимися за пределами его понимания. Темнота обволакивала его, как саван. Для него больше ничего не оставалось… Однако в тот момент, когда он подумал об этом, он понял, что это неправда. Само отчаяние Элофа пришло ему на помощь. Оставались его друзья, скованные и беспомощные; они погибнут, если он им не поможет. Друзья по-прежнему были с ним — как и воспоминание о словах, произнесенных шепотом.
— Кара! Значит, вот что ты такое? Значит, тебе тоже нужно выбрать между ложью и истиной. Ведь однажды ты сказала мне, что ты не из простых смертных, и это правда! Но еще ты поклялась, что не изменишься!
Уголки полных губ искривились, шлем вздрогнул, но копье в поднятой руке осталось неподвижным.
— Я есть то, что я есть, — последовал неумолимый ответ. — Я должна исполнить приговор, и эту боль мне суждено терпеть бесконечно. Приготовьтесь и молчите!
Элоф отчаянно сглотнул и всмотрелся в непроницаемое забрало шлема.