Квадрат для покойников
Шрифт:
Валентина Николай застал в кухне за чтением. Валентин был в своем выходном китайском халате, напудренный и пахнущий духами. Увидев Николая, он вскочил и ослепительно улыбнулся.
– Я вас ждал. Очень правильно, что вы оставили этого противного карлика. У меня бутылка портвейна в комнате…
– Да нет, к сожалению, мне идти нужно. Я хотел спросить, нет ли у вас фонарика.
Алчный взгляд Валентина по-хозяйски изучал тело Николая, и ему было неудобно и неприятно это ощущение беззащитности. Нахальный взгляд Валентина, лапая за срамные места, срывал с него все, что на нем имелось, вплоть
– О-о-о-о-о!!!
Грудь Валентина интенсивно вздымалась.
– Я стихи о любви почитаю, выпьем, поговорим…
– Хорошо, – сказал Николай. – Только завтра, а сегодня мне фонарик нужен очень.
– Хорошо. Завтра так завтра, не обмани, – игриво погрозил пальцем Валентин и, качая бедрами, направился в комнату.
Николай опустился на его место, машинально взял в руки книгу. Книжка была сочинена Оскаром Уайльдом. Николай положил ее на место, встал и, подойдя к окну, уставился во двор. В неосвещенной тьме двор показался ему знакомым, и если бы вниз на асфальт запустить дворничиху с идиотом, то он ничем бы не отличался от того, который он видел из окна кухни Казимира Платоныча.
Дверь неожиданно скрипнула, Николай обернулся. Перед ним стоял идиотского вида человек: заспанный, в трусах и в майке, без тапок. Очень похожий на инвалида, которого не хватало во дворе.
Инвалид по уму посмотрел на Николая, подошел к газовой плите, снял с нее чайник, громко и жадно произвел из носика несколько глотков. Напившись, оглушительно зевнул, потом рыгнул и безмолвный вышел из кухни вон. Николай проводил его недоуменным взглядом. В кухню вошел Валентин, и Николай тут же забыл об идиоте.
– Вот, еле нашел, – улыбнулся Валентин, протягивая фонарь.
Николай взял его, но Валентин, лукаво и зазывно глядя ему в глаза, не отпускал фонаря.
– Так завтра, я помню.
– Завтра, завтра, – заверил его Николай, насильно вырывая фонарь.
– Буду ждать, – вслед ему нежно проворковал Валентин.
"Как же, жди!" – со злобой думал Николай, направляясь в комнату. Он опять чувствовал себя совершенно голым, и ему было тошно и омерзительно, как будто он, раздевшись, взяв шайку, мочалку и мыло, оказался вдруг не в банном отделении, а в дамском привокзальном туалете.
В комнате царил беспорядок. Карлик и Владимир Иванович вытаскивали из дивана на пол множество хранимых в нем запылившихся вещей. Хозяин комнаты сокрушенно вздыхал. Карлик же, казалось, ничего не разыскивал, а рылся так просто – из интереса.
– Труба подзорная! Мать честная! Во здорово!
Он приставил трубу к глазам и захихикал, как дитя.
– Вот, достал, – сказал Николай, мысленно ежась под взглядами чужих глаз, потому что все еще ощущал себя раздетым и облапанным, падшим мужчиной.
– Вот и прекрасно. Я-то думал, конец! – обрадовался Владимир Иванович, поднимаясь с пола.
Карлик Захарий, глядя на Николая в трубу, хихикал радостно.
– Ну все, – сказал он, отхохотавшись. – Теперь за дело, – он вскочил на свои крохотные кривые ножульки, схватил висевший на спинке стула докторский халат и стал одеваться.
Глава 2
Командование операцией взял на себя Захарий. Он бодро вышагивал по темной безлюдной улице впереди всех. Прохожих не попадалось совсем: начало буднего дня пятницы не способствовало ночным прогулкам, кроме того, было прохладно.
– Люблю ночи, – поглядывая себе за спину на попутчиков, говорил Захарий. – Время, что не говорите, покойное, не то что днем: толчея, шум. Бывало, тащишь на плече скончавшегося, об него народ торопливый стукается, того и гляди тебя вместе с покойником уронят. А один мужичонка, чересчур уж торопливый выискался, налетел на меня прямо из-за поворота.
Они свернули в подворотню и дальше пошли проходными дворами. В их тьме карлик ориентировался не хуже, чем при солнечном свете.
– Налетел он на меня, – продолжал Захарий, – да как разорется, дурак недобитый. Ну я, ясное дело, рассвирепел и набил мужика покойником. А ему все мало – пуще прежнего на меня накинулся. Ну, вижу, дела плохи, совсем нервный человек, ничем не усмирить. Такой, думаю, долго не проживет, и пошел от него. Точно, через месяц и его в морг тащил… Много историй с мертвяками знаю. Никто столько не знает, – с удовольствием похвалился Захарий. – О, смотрите-ка!
Он указал пальцем куда-то вверх.
По карнизу на уровне третьего этажа шел бесстрашный человек.
– Куда это он намылился? – спросил карлик.
– Это Марфа Семеновна, – признав спящую старуху, сказал Николай. – Она каждую ночь по карнизу с ломом лунатит.
Постояв, глядя на старуху, двинулись дальше. Они углублялись в нескончаемую сеть проходных дворов и проходных парадных, вероятно, тех самых, которыми уже шел Николай, ведомый негритенком Джоржем. Из народа, помимо старухи, им попался только спавший на скамейке пьяница и растерянный невысокого роста человек. Растерянный человек подошел к ним и что-то спросил или сказал, но никто ничего не понял. Потому что был это, черт знает как забредший сюда японец. А потому как никто японской грамотой не владел, отчаявшийся иностранец состроил такое лицо, что, казалось, готов сделать себе харакири, издал вопль тоски и печали и побрел своей дорогой, с ужасом озирая окна жилых домов.
– Ищет, наверное, кого-нибудь, бедолага, – пожалел японца Владимир Иванович. – Далеко еще?
Но Захарий не ответил. Низко, над самыми крышами, пролетел вертолет, потом сделал круг и еще раз пролетел.
– Осторожно, ноги здесь переломать к чертовой матери можете, – предупредил Захарий, юркнув в заборную дыру.
Николай и Владимир Иванович последовали за ним. Здесь при свете фонаря по битому кирпичу они без членовредительства пробрались в следующий двор. Когда они пролезали в пролом, Николай пребольно ударился головой о бетонный выступ.
– Этот выступ мне знаком, – услышав стон Николая, бросил через плечо Захарий. – Бывало, тащишь усопшего – обязательно ударишься. Теперь-то не бьюсь уже: под свой рост раздолбал. Зато первый год лоб болел…
Они очутились еще в одном дворе. В его центре, как сказочное чудовище, возвышался темный силуэт дерева.
– Сюда, – сказал Захарий, останавливаясь возле щели между железными гаражами.
– Да как же в щель-то… – забормотал Владимир Иванович. – Ведь узкая, ведь не проберусь я…