Квант безумия
Шрифт:
Утром Сом, вместо того чтобы перерезать горло Роману, перерезал веревки, связывающие его, и размотал сеть, которой тот был укутан плотнее, чем младенец пеленкой. Роман, уже приготовившись к смерти, не знал, чем объяснить новую перемену в его судьбе.
Его оставили в том же помещении, сковав руки за спиной наручниками. Но наручники были надеты не слишком туго, и вскоре он уже мог шевелить затекшими до бесчувствия руками, разгоняя потихоньку кровь. Нужно было активно двигаться, чтобы к тому же не замерзнуть. Ведь с него сняли ботинки и всю верхнюю одежду. Так что он остался лишь в одних носках,
Вообще же более-менее нормально двигаться он смог не ранее чем через час после того, как его освободили от пут. Связывали его ночью, когда он был без сознания. Мышцы были расслаблены совершенно, поэтому веревки, затянутые очень профессионально, не давали шевельнуть даже пальцем. За несколько часов пребывания в таком состоянии он начисто утратил способность двигаться. Вдобавок его подвесили вниз головой, и вся кровь стекла к голове. После всего этого он запросто мог потерять конечности.
Поэтому сначала он просто лежал, как бревно, едва-едва пошевеливая кончиками рук и ног и немножко шеей. Нужно было восстановить кровообращение, а затем помаленьку возвращать к жизни отмершие мышцы и суставы.
Процесс происходил очень медленно. Если бы Роман и захотел его ускорить, то попросту не смог бы этого сделать, поскольку любое движение, по мере оживания конечностей, причиняло ему острейшую боль.
Лишь очень медленно и крайне осторожно он смог начать двигать руками и ногами, не испытывая при этом такого чувства, будто его кожу пилят ножовкой.
Если бы не связанные за спиной руки, он сделал бы себе легкий массаж и восстановился бы гораздо быстрее. Но, увы, полностью освободить его не рискнули. Знали, с кем имели дело.
Поэтому ему пришлось ограничиться комплексом легких физических упражнений.
Упражняться со связанными сзади руками было довольно трудно. Сначала Роман просто ворочался туда– сюда, лежа то на одном боку, то на другом. Затем он стал сгибать и разгибать ноги, то и дело прерываясь на отдых, – организм быстро уставал и отказывался от очередной экзекуции, которой сейчас была для него физическая разминка.
Но Роман не сдавался и потихоньку заставлял тело двигаться со все более возрастающей нагрузкой.
Вскоре он уже мог стоять на коленях. В этой позе он сделал серию наклонов вперед, стараясь доставать лбом пол, и в стороны, тщательно и глубоко растягивая мышцы спины и торса.
Затем он долго вращал плечами, стараясь не обращать внимания на наручники. Руки при этом он тоже хорошенько размял, напрягая по очереди все плечевые мышцы и до боли сжимая в кулак кисти.
Особенно долго он работал с шейным отделом, сделав, наверно, несколько сотен наклонов и вращений головой в разные стороны. Самое важное для успешного функционирования организма – здоровый позвоночник, и Роман уделил ему в своем восстановительном комплексе повышенное внимание.
Затем он приседал, прыгал и делал махи ногами. Здесь он не слишком усердствовал, чтобы не тратить понапрасну силы. Просто удостоверился в том, что ноги, в случае чего, его не подведут – и на том упражнения закончил.
Что
Но что-то подсказывало ему, что пытать его, скорее всего, не будут. То, что не отпустят восвояси, – это понятно. Слишком он опасен для них всех, чтобы они могли допустить и мысль о его освобождении, пусть бы даже произошедшем и после девятого мая. Приговор ему вынесен окончательный и обжалованию не подлежит. Вопрос лишь в том, каким будет исполнение?
Он некоторое время ходил по тесной камере, надеясь найти какую-нибудь щель и подсмотреть, что делается снаружи. Но стены были обшиты листовым железом, потолок обит толстой доской, и ни одной щелки Роман не нашел. Щель была лишь под дверью, и достаточно широкая, – благодаря ей Роман мог ориентироваться в своей камере. Но, лежа на боку, он сумел разглядеть в нее только какой-то земляной бугор – и все.
Тогда он начал прислушиваться к звукам. Очень скоро он начал различать возникающий время от времени, слабо различимый гул самолетов. Видимо, сегодня был летный день и содержащиеся на аэродроме истребители выполняли учебное задание. Судя по звуку – иногда гул взлетающих самолетов был едва слышен, а то и вовсе пропадал, сносимый ветром, – аэродром размещался не близко. Значит, его содержали за пределами части, наверное, в каком-то гараже на одном из удаленных объектов. Эх, вылезти бы из этой железной будки!
Но сие желание было из числа неисполнимых. Вылезти отсюда даже при свободных руках он не смог бы, настолько прочны были стены и потолок. А уж в наручниках за спиной – и подавно. В принципе он мог бы, свернувшись калачиком, протащить ноги через руки, так, чтобы наручники оказались впереди. Но большого смысла в этом не было – наручники все равно останутся на руках. Только киношные суперагенты умеют запросто выламывать суставы больших пальцев из суставных сумок и, сняв наручники, вставлять пальцы обратно. На самом деле для подобных трюков надо тренироваться с самого детства, едва ли не с пеленок, а на такое были способны только легендарные японские ниндзя. Все остальное – сказки для впечатлительных простаков. Так что пусть наручники остаются, как есть, зато люди Сома не заподозрят его в излишней активности.
Самым лучшим сейчас для Романа было сохранить хоть какой-то запас сил. Он устроился на полу возле стены, закрыл глаза и, расслабив мышцы, попытался впасть в состояние полудремы. Гул истребителей хорошо помогал отвлекаться от тяжких мыслей и служил чем-то вроде шаманских завываний.
Но едва он начал погружаться в сон, загремел дверной замок. Роман открыл глаза, внутренне напрягся, готовясь встретить врага с подобающим достоинством.
Но никто не вошел. В щель просунулась дюжая рука и поставила на пол миску воды с размокшей в ней большой горбушкой хлеба. Роман ничего не успел спросить, как дверь захлопнулась.