Квантовая ночь
Шрифт:
— Вот дерьмо, — сказала Кайла. Но потом улыбнулась холодной гримасой психопата. — Как хорошо: никаких причин для сожалений. Что сделано, то сделано.
— А как с тобой? — спросил я. — Твой брат хотел вернуться в состояние Q2 и, я полагаю, вернулся. Он говорил, что так ему больше нравится. А тебе? Ты хочешь остаться психопатом? — Я махнул рукой в сторону двери и гостиной за ней. — Потому что я ведь могу сделать для тебя то же, что ты сделала для меня: выбить в классическое состояние, а потом оживить как Q3. Конечно, есть риск, что ты так и не очнёшься, но…
— Что бы ты сделал на моём месте? — спросила Кайла.
Я
— Ты лишила меня права сделать этот выбор самому.
— Котелок, — сказала Кайла. — Семь миллиардов чайников. Чёрные. [88]
Я отвёл взгляд.
— Но вообще, — сказала Кайла, — поживём и посмотрим. Это ведь никогда не поздно сделать, верно? Но пока нет уверенности, что на политическом фронте всё хорошо, я думаю, что предпочту остаться такой. Ну, ты понимаешь: готовой к действию.
88
Американская идиома: котелок высмеивает чайник за то, что тот покрыт сажей, хотя сам он точно так же чёрен от сажи.
Я посмотрел на неё и подумал о нас: два корабля, что блуждали в квантовой ночи.
— Райан теперь Q3, — сказал я.
— Нет, она проделала такой же сдвиг, что и я и…
Я покачал головой.
— Викки тебе солгала; Райан была Q1, когда она тестировала её на пучке.
— Ох, — сказала Кайла. И потом, через секунду: — То есть что, за ней теперь нужен будет глаз да глаз? Господи.
— Ну, — ответил я, — если ты считаешь, что не сможешь за ней присматривать…
— Что? Хочешь её забрать?
— Да, — твёрдо ответил я. — Хочу.
Кайла некоторое время качала головой, потом пожала плечами.
— Да запросто, почему нет? Мне будет легче жить.
Моё сердце забилось быстрее.
— О’кей, хорошо. Можно, я возьму её с собой, когда поеду обратно в Виннипег? Я хочу повидать Верджила.
— Кого? — спросила Кайла.
Ну да. Я ведь не говорил ей, как его зовут.
— Верджила, — повторил я. — Моего сына.
Тревис уже хорошо управлялся с ходунками, и поэтому однажды поздно вечером я вывез его далеко за город в прерии; он совершенно не разбирался в астрономии, и я предложил его обучить. Луна, с её инь и ян Океана Бурь и Моря Спокойствия, опустилась за бритвенно-ровную линию горизонта, и звёздный бульвар Млечного Пути пересёк небеса.
Я научил Тревиса с помощью Большого Ковша находить Полярную звезду, Арктур и Спику; указал на летний треугольник Альтаира, Денеба и Веги (упомянув, что именно с Веги явились веганы вроде меня) и показал пятнышко галактики Андромеды, самого далёкого объекта, видимого невооружённым глазом с расстояния 2,5 миллиона световых лет. Это означает, пояснил я, что мы смотрим в прошлое на 2,5 миллиона лет: фотоны, поглощаемые нашей сетчаткой, покинули Андромеду во времена, когда на Земле появились первые представители нашего рода Homo.
— Ха, — отозвался он. — Как ты думаешь, там кто-нибудь есть? — Он опирался на боковую панель моей машины — ту, которую недавно заменили.
Я снова подумал о молчании звёзд, о
— Может быть у нас сейчас появился шанс на победу в борьбе — вернее, на победу в отсутствие борьбы.
Я не видел его лица, но услышал его фырканье.
— Думаешь, настала какая-то утилитарианская утопия? Люди есть люди, и квантовая физика с этим ничего не поделает.
— Нужно время, — ответил я, глядя на похожее на воздушный змей созвездие Дельфина. — Новый урожай «быстрых» должен осознать окружающий их мир. Но ни один из обладающих совестью не сможет смотреть на страдания, нищету, несправедливость, не испытывая непреодолимого желания что-нибудь с этим сделать. У тебя совесть была, хоть и недолго; ты помнишь, каково это.
Вероятно, Тревис пожал плечами.
— Типа того. Я не могу испытать это чувство снова, но да, это было очень своеобразно.
— Было лучше, — твёрдо сказал я.
— Даже с сожалениями? С раскаянием?
— Даже с ними.
Пауза. Боковым зрением я заметил белый росчерк метеора — гибель частицы космической пыли.
— Знаешь, ты необычный человек, — сказал Тревис. — Даже среди Q3 ты отклонение от нормы. Не надейся, что на Земле внезапно появилось четыре миллиарда Джимов Марчуков.
Мой взгляд опустился к горизонту; земля передо мной раскинулась, как пустая страница.
— Беспорядки прекратились, — сказал я. — Американские войска ушли из Канады, Закон Макчарльза отменён. Будут и другие позитивные изменения. Дай лишь время.
— Я уже дал время. Я перескочил через два десятилетия, помнишь? Всё стало хуже, а не лучше.
— В этот раз будет иначе. — Наверху сияли летние созвездия, но мне вспомнилось выдуманное мной зимнее небо новогодней ночи двадцатилетней давности с разъярённым охотником Орионом. — Знаешь, когда я впервые впал в кому? 31 декабря 2000. Пропустил всё веселье. — Я тихо пропел: — «Забыть ли старую любовь, и не грустить о ней? Забыть ли старую любовь и дружбу прежних дней?» [89] …
89
«Should auld acquaintance be forgot, and never brought to mind…» — строка из шотландской песни «Auld lang syne» на стихи Роберта Бёрнса. традиционно исполняемая в Великобритании и других странах при встрече Нового года, сразу после полуночи. Перевод Самуила Маршака.
— Но ты хотя бы застал настоящее веселье годом раньше, — сказал Тревис.
Я уже хотел было удариться в своё обычное «нулевого года не было», когда мне в голову пришла эта мысль. Что система исчисления и правда была придумана римлянами, у которых вообще не было нуля, но в нашей системе он есть, и сейчас — вот прямо сейчас — идёт настоящий нулевой год. Все эти разговоры о том, в 2000 или 2001 году на самом деле начинается новый век, теперь потеряли всякий смысл: сейчас вставала заря нового тысячелетия, новой эры, когда четыре миллиарда человек — большинство человеческой расы, впервые за 2,5 миллиона лет — отказались вознесены из пустоты на уровень осознающего существа с совестью; подлинно наибольшее благо для наибольшего числа.