Квантовые беглецы

Роман представляет собой антиутопию и показывает, до какой черты может дойти общество в своем развитии, если не останавливать правление тех, кто прикрывается капиталом и озадачен исключительно его увеличением. В обществе, которое полностью отравлено политикой могут уцелеть отдельные личности. Это не просто сильные индивидуумы. Это умные люди, чей интеллект не позволил им сломиться и начать деградировать. Правителям удобны те, кто мало думают. Им нужны те, кто подчиняются. Думающим людям нередко приходится покидать общество и находить для себя новое пристанище, где их личность не будет страдать.

Отдельное внимание сконцентрировано на фигуре пожилого человека. Общество вытесняет

И, конечно же, невозможно обойти вниманием ощущения отдельного человека, живущего в обществе. Имеет ли право человек думать не об общем, а о частном? Каково это сохранять персональность среди безликости? Есть ли право у человека не биться над спасением общества, а спасать себя? Эгоизм человека в обществе, приговоренном к моральному обнищанию, может выступить спасательным кругом. При условии не причинения вреда другим. Но даже самому умному человеку важно иметь единомышленников, ради которых есть смысл спасаться.

Роман посвящается моей маме Игнатовой Ларисе Николаевне, и я надеюсь, что он ей понравится.

Скрип возвращенной на прежнее место половицы заставил слух пожилой Ноннель обостриться. Ни один звук не должен был разрушить многолетний секрет женщины. В Кселоне не чествовали тайн. Особенно принадлежавших представителям нормалей. Усмешка проскользнула на лице, не утратившем под давлением лет привлекательности. Не той, что дает право женщине гордо расправлять плечи и считать количество оглянувшихся вслед мужчин. А привлекательности, сочетаемой с разумом. Убедившись, что половица вошла точь-в-точь пазы, Ноннель поднялась. Озираясь по сторонам, скорее по привычке, чем имея на то основание, женщина вернулась на кровать и со стоном прилегла: тело напоминало о возрасте, беспощадно усложнявшем использование то одной, то другой функции организма. Да и кровать, жесткая, как каменная глыба, долгие десятилетия отсекала от лежавшего на ней человека ощущение отдыха. Нормалям запрещалось получать лишние удовольствия в целях контроля за полезностью рабочего класса и экономии затрат. Даже природное удовольствие, причем дешевое и доступное, как сон регламентировалось нормами.

Лежа, как приговоренная к пытке, Ноннель не надеялась заснуть. Терзания за Этель входили в привычку, гнавшую сон. Внучка, получившая от образованной бабушки знания, на которые имелось привилегированное право у главенств и жителей верхнего города, рисковала погибнуть, как особа, проявившая черты свободолюбия и непокорства.

Ноннель начинала жалеть, что приучила Этель с малых лет думать. Надо всем, что происходит. Над каждой деталью. Подвергая анализу собственные шаги. Главенства предпримут попытку устранить выбивающуюся из толпы личность, рожденную в низшем слое общества. Среди нормалей Этель придется испытывать интеллектуальный голод и нежелание связываться с кем-нибудь из них теснейшим образом. Ноннель повезло иметь семью, а любимой внучке она подкинула ещё тот сюрприз. Вздохнув, словно от испытываемой боли, пожилая женщина поймала себя на мысли, что, переведя девушку на противоположную сторону невежества, отдала её на растерзание одиночеству. Зная нрав внучки, она могла не сомневаться, что одинокий путь под силу внешне хрупкой обладательнице стойких взглядов. Но она могла только строить догадки о судьбе, ожидавшей Этель. Желая не забегать далеко в будущее, Ноннель переключилась на куда более существенную опасность. Если главенства прознают о нарушении закона, Этель никто не пожалеет. Оставалось действовать аккуратно, чтобы не выдать то, что по сути из тайны превращалось в очевидное и в скором времени кто-нибудь из нормалей мог бы заявить о выявлении нарушителя. Запас времени до разоблачения позволял пожилой женщине обучить внучку премудрости, когда и как следует прикидываться глупышкой. Почувствовав себя спокойнее от принятого решения, она ощутила приближение дремы и не смогла отказаться от соблазна поспать. Хотя бы немного.

Волосы, не перестававшие пахнуть лавандой, символизировали о приближении женщины, по его милости ввергнутой в низы общества. Гордон чувствовал спиной, что она подошла на достаточное расстояние, чтобы начать беседу. Не оборачиваясь и, продолжая созерцать ствол столетнего дуба, он поприветствовал представительницу нормалей.

– Время не щадит людей сильней, чем детей природы.

– Мы все дети природы, – не поддавшийся грузу пожилого возраста голос прозвенел на опушке леса.

– Ты все споришь. Такой и умрешь, – засмеялся Гордон, находя в себе силы повернуться лицом к единственной женщине, все ещё заставлявшей его нервничать. Уже не от любовной лихорадки. Скорее от памяти о той любви.

– Умру, не сомневайся, но впереди у меня имеется пара важных вопросов, и я намерена получить ответы.

Среднего роста не по возрастному изящная с длинными седыми волосами Ноннель выглядела на фоне не поникших пейзажей Кселона магическим образом. Простенькое платьице, какое позволялось носить нормалям, выглядело достойно. Женщина украшала собой вещи и пространство.

– От меня ждешь ответов? – Гордон поморщился, прокручивая мысленно утомительный диалог о социальном угнетении некогда развитой цивилизации обособленцев, как привыкли в Геопланте считать жителей Кселона.

– Не обольщайся: наука и та не смогла справиться с мечтами о получении полнейшего представления о мире.

– Только тебе позволительно так со мной разговаривать. Но не могу найти ни одной причины почему, – Гордон сцепил за спиной руки. Ему не терпелось покинуть опушку и хотелось заставить пожилую женщину говорить понятными фразами, без ввернутого скрытого и давящего на нервы смысла.

– Правление пришлых уничтожило достижения культуры и знания кселонцев. В материальном эквиваленте произошедшее не дало тебе ощутимого приобретения. Зачем?

– Начнем с того, что знания кселонцев – это сохраненный опыт человечества, – Гордон поправил Ноннель, не желая оставлять ей повод для гордости.

– Согласна. Но именно кселонцы обеспечили хранение информации. И не забывали преумножать накопленные человечеством знания.

– Ноннель, если бы ты вовремя вступила в должность советника, твоя семья переместилась бы жить в верхний город. Продолжали бы изучать свою науку и делились бы с пришлыми, как ты нас называешь, основами утонченной культуры кселонцев. Хотя какой я пришлый? Я также родился здесь. И, как и ты жил в этих местах.

– И в память о счастливом детстве решил уничтожить все? – она иронизировала, но без насмешки.

– Ошибаешься. И мне это уже действует на нервы. В Кселоне сосредоточен энергетический потенциал, и он нужен Геопланту.

– Ты вернулся сюда уничтожить вотчину предков.

– Чего ты так страдаешь за прошлое? Времена поменялись.

– Я часть Кселона, превращенного в нижний город. Той самой части, с которой началось новое развитие цивилизации.

– Ну, так поделилась бы знаниями. Стала бы жить в комфортных условиях.

– Я не оставлю Кселон. Он здесь – в нижнем городе. Dulce et decorum est pro patria mori (В переводе с латыни: отрадно и почетно умереть за отечество (Гораций).

– Что? – Гордон давно не использовал латынь и стал забывать язык прадедов.

Ноннель не стала переводить Гордону сказанного, а лишь улыбнулась.

– Выбор у тебя был. Выбрала то, что имеешь. Какие ко мне вопросы? – обидевшись на тонкое оскорбление, изрек Велианд.

– Когда покинешь Кселон?

– Я пока не отыскал источник энергии. И ты не хочешь помочь ускорить процесс.