Квартет
Шрифт:
ДЖИН. Глупость…
РЭДЖ. (все еще сохраняет спокойствие, но уже с трудом) Это не глупость. Мы, все те, кто живет в этом доме, родились с музыкальным талантом. Наша задача состояла лишь в том, чтобы развить наши голоса. Теперь, много лет спустя, старость собрала нас здесь, и наши голоса не более чем воспоминание о прошлом. Мы сами лишь воспоминание. Но кому будет от того хуже, если мы попытаемся, конечно, не в полную меру, вернуть прошлое в день рождения величайшего композитора на земле. Ответ — никому хуже не будет. Ни нам, ни зрителям, ни Джузеппе Верди, наконец. Я уверен, что это вдохновит нас, если не сказать возродит. Снова надеть костюмы, забыть о себе, почувствовать нерв сцены, окунуться в жар прожекторов, вспомнить с трудом, на что мы были способны когда-то, это будет благотворно, это стоит того. И наши голоса, которые так несовершенно звучат сейчас, послышаться нам такими же, какими они были тогда, в те давние времена. Я просто знаю, Джин, что все так и будет. Это поможет нам, особенно тебе, примириться с настоящим, и, что еще важнее, с будущим.
ДЖИН. С каким будущим?
Небольшая пауза.
УИЛФ. И кое-что еще. Это займет нас. Ты это оценишь. В этом есть смысл. Это поможет скоротать время, потому что время здесь, уверяю тебя, ковыляет, опираясь на палку.
Он что-то мурлычет про себя.
ДЖИН. Ты никак не хочешь понять, что я стала совсем другая…
УИЛФ. Нет, не другая. И мы те же. Мы состарились. Только и всего. Но это произошло так быстро, что мы не успели измениться. В душе, я тот же лихой парень, каким был всегда. Между прочим, я и в тюрьме сидел…
ДЖИН. А я нет. Я другая сейчас, но я уважаю память о той, которой я была…
УИЛФ. Это ужасно изматывает и совершенно бессмысленно, я бы на твоем месте забыл.
ДЖИН. Ты — не я. Когда я говорю о той, какой когда-то была,
я говорю о другом человеке, в чьем теле и душе я жила. Та, другая, которой я была, когда-то сияла на небосклоне…
РЭДЖ. Ты повторяешься.
ДЖИН. О, заткнись, Рэджи… (Она садится, старается не заплакать.)
Со временем сияние тускнело, а теперь и вовсе угасло…
СИССИ. О ком мы говорим сейчас?
РЭДЖ. О Джин Хортон. Вот о ком.
ДЖИН. Да, Джин Хортон была такой. Я чту память о ней и не стану делать ничего такого, что ее опорочит. Поэтому, даже сама мысль о том, что я должна сейчас стараться… не могу представить. (Она борется со слезами. Рэджи протягивает ей носовой платок.)
РЭДЖ. Будет, Джин, будет. Не зацикливайся на этом. Посмотри, хоть раз в жизни, правде в глаза. Мы еще живы, но нам осталось не слишком много. Так живи на полную катушку. Каждый день, каждый час, каждое мгновение. К дьяволу ту Джин, которая была тогда. Живи сейчас, ради бога. Мы живы. Давайте отпразднуем это. Мы ведь артисты и живем для того, чтобы праздновать жизнь. Что мы еще умеем? Это наше призвание. Пой с нами…
(Внезапно он видит кого-то; становиться злым)
Анжелика! Анжелика! (он хватает баночку с мармеладом и вертит ее демонстративно, победоносно шипит; поворачивается опять к Джин) Да, пой с нами, и я обещаю — ты никогда не пожалеешь об этом. Никогда. К дьяволу тех, кем мы были когда-то.
ДЖИН. Когда кто-либо из вас пел в последний раз? Не в своем воображении, а в реальности? Кто-нибудь слышал себя недавно? Имеете ли вы хотя бы представление о том, какие звуки издаете сейчас? Вы что, действительно, хотите, стать посмешищем?
Неловкое молчание.
СИССИ. Может, она права, Рэджи, как ты думаешь? Мы сошли с ума? Все отравлено? А что, если мы звучим, как старые моторы. Я не хочу, чтоб над нами смеялись. Я не хочу, чтобы они шептали «Сисси Робсон, Сисси Робсон, Сисси Робсон».
Пауза. Джин пытается решить стоит или нет сказать правду. Наконец….
ДЖИН. Вы понимаете, что я не спела ни единой ноты уже более тридцати лет.
РЭДЖ. Почему ты ушла со сцены такой молодой?
ДЖИН. У меня не было выбора.
УИЛФ. Мне казалось, что ты как раз выбирала. Я думал, что ты решила стать женой и матерью.
ДЖИН. Я поздно родила своего первого ребенка. Мне было… сколько же мне было — больше тридцати. Спустя неделю или что-то около этого, как родился Кристофер, мне предложили петь в Метрополитен. Я согласилась. Я не пела почти целый год. И хотя я знала партию, я думала, конечно, что мне надо хорошенько поработать Поэтому, я попросила Мону Росс поработать со мной. Она приехала, дорогая моя Мона, прекраснейший голос в свое время и такой замечательный педагог, она была в прекрасном настроении, как всегда, села за мой Стейнуэй, сыграла арпеджио или два и затем взяла аккорд. Я набрала воздух. Я старалась петь, но не могла выдавить ни звука. Она ударила по клавише снова, своим указательным пальцем, у нее был всегда прекрасный маникюр, я помню, я не могла оторвать взгляда от ее пальца, ударявшего по клавише, снова и снова. Рот мой был открыт, я старалась, как могла, но не могла извлечь из себя ни звука, ничего кроме зловещего молчания. Никогда в жизни мне не было так страшно. Позвали врачей. Меня показали Норманну Ханту. Он ничего не нашел. Мои связки были в норме. Просто я не могла петь. Я была даже у психиатра. Профессор Бриттен. Он сказал, что дело, возможно, в пост-родовой травме и спустя месяц-другой все наладиться. Но этого не случилось. Ни через месяц, ни через два, ни через год, ни через два года, даже после того, как у меня родилась Эмма, не случилось вовсе. Поэтому, бессмысленно уговаривать меня спеть на праздничном концерте в честь дня рождения Верди. Даже, если бы я хотела — я бы не смогла. Я не могу петь. Я не могу петь уже много-много лет. И с этим ничего не поделаешь. Мой дар покинул меня.
Пауза.
СИССИ. Прекрасно ее помню, Мону Росс. Я всегда думала, что имя Мона не очень удачное для сцены. (Она берет свои наушники и вставляет их в плейер. Она нажимает кнопку и с наслаждением слушает.)
РЭДЖ. Мне всегда хотелось знать, что же было настоящей причиной.
ДЖИН. Теперь ты знаешь.
РЭДЖ. Теперь знаю.
УИЛФ. Проклятье, Джин, это ужасно. Доктора просто идиоты.
ДЖИН. Мне сказали — такое часто бывает. Актеры называют это страхом перед сценой. Хотя, какое это имеет значение. Мне пришлось побегать ради своих денег. Теперь я чувствую себя намного лучше. Как это ни странно.
УИЛФ. Мне кажется, ты просто не хочешь отдавать себя в руки Бобби Свансона, не так ли? А то мы могли бы составить тебе протекцию. Как тебе это? Он ужасный труженик, этот Бобби. (Никто ему не отвечает.) Тут ничего не поделаешь, старина, нам придется петь трио из «Цирюльника». Мне придется надрывать свой старый голос из-за этого. Боже, как мне надоел этот Фигаро.
Небольшая пауза.
ДЖИН. Поверьте, если бы это было хоть как-то возможно, я бы пела в дни рождения Джузеппе Верди, Тома Битчема, Бена Бриттена, и Волфганга Амадея Моцарта. Ничего я не хотела бы более чем быть способной петь так, как когда-то, слышать свой голос…
(Она внезапно останавливается, заинтересованно смотрит на Сисси, которая напевает про себя, слушая CD)
УИЛФ. Мы подумали об одном и том же?