Квартирный вопрос (сборник)
Шрифт:
Может быть, дело было в том, что она была без детей и ничего не просила? Или в ее пристальном взгляде? Не знаю. Но мне сделалось очень страшно, несмотря на яркий солнечный день и то, что я была в саду не одна — пожилой садовник как раз подстригал изгородь неподалеку и обернулся к нам, заинтересованный.
Пытаясь справиться с собой, я кликнула мальчишку и велела принести молока и хлеба, а также пирог, оставшийся от завтрака. Цыганка же подошла вплотную к разделяющим нас кустам, посмотрела куда-то поверх моей головы, заулыбалась и сказала, что даже гадать мне не станет — она и так видит мою судьбу.
Она действительно многое обо мне знала: про трагическую гибель Джона и мою учебу в Лондоне… Не считайте меня дурочкой,
Помню, я даже рассмеялась, настолько нелепо всё это звучало. И сообщила, что не собираюсь покидать дом, в котором наконец-то обрела покой. Тут как раз принесли узелок с кухни, и я отвернулась, считая разговор законченным и собираясь идти в дом, поскольку день был достаточно жарким и срезанные розы нуждались в воде.
И вот тогда она и крикнула мне в спину, что надо мною висит проклятие.
Что-то в ее голосе заставило меня обернуться и прислушаться к ее почти бессвязным крикам. Она была бледной и очень злой, сильно жестикулировала — и на этот раз, кажется, не пыталась обмануть.
Она кричала, что я проклята, что в этом доме мне жить нельзя, что мне надо скорее бежать отсюда. А если я останусь — то умру и умрут все, кто будет рядом со мной. Она кричала, что мои безвестные предки были прокляты самой землей и только камень города способен оградить меня от этого проклятья, да и то не до конца, потому что Джон тоже мог бы жить, если бы не встретил меня. А потом она убежала, даже не взяв узелок с едой, чем напугала меня больше, нежели всеми своими воплями.
Я девушка здравомыслящая, мистер Шерлок Холмс. И потому не придала особого значения этому происшествию, хотя оно и оставило в моей душе неприятный осадок. Особенно последние ее слова… Несколько дней я даже не выходила в сад, опасаясь новой встречи, но потом окончательно убедила себя, что всё это глупости. К тому же Алисия, обнаружив мое внезапное домоседство, пыталась вызнать причины, а рассказывать ей о неприятном разговоре мне не хотелось. Тем более что ее муж отличался излишним суеверием и постоянно рассказывал за обедом про те или иные пророчества, оказавшиеся истинными, и с моей стороны было бы глупо давать дополнительную пищу для уже надоевших мне разговоров.
Июнь и половина июля прошли спокойно, я уже почти забыла про тот скверный инцидент, но тут случилась первая неприятность: погиб мой любимый розовый куст — «Королева Виктория». Знаете, такие насыщенно-алые цветы с тоненькой черной бахромкой и более светлыми прожилками? Это сейчас, в сравнении с дальнейшими событиями, я говорю «неприятность», а тогда происшедшее показалось мне страшным несчастьем. Это ведь был мой любимый куст, я знала на нем каждую веточку, каждый бутончик; знала, когда который распустится; утром еще до завтрака бежала проведать, словно старого друга…
Он сгорел за два дня, словно пожираемый изнутри каким-то невидимым пламенем, и я ничего не могла поделать, и старый садовник только чесал в затылке, говоря, что никогда такого не видел. Листья скукожились и почернели, веточки покрылись белесым налетом, похожим на воск, а вместо прекрасных цветов остался лишь скверно пахнущий пепел. Видя такое дело, садовник предпочел выкопать умерший куст вместе с землей, вывезти на задний двор и там
Помнится, я проплакала несколько дней.
Вы можете счесть меня бесчувственной, сэр, — я не плакала, когда умер мой Джон, а над глупым розовым кустом рыдала, как ненормальная. Алисия пыталась меня успокоить, а Берт был мрачен и ворчал, что это только первая ласточка. Каким-то образом он узнал про слова той цыганки — наверное, рассказала бывающая в деревне кухарка, известная на всю округу сплетница. Мне были неприятны эти разговоры, тем более что дети, раньше чуть ли не каждый день приходившие поиграть в мое крыло, теперь сторонились меня, а Памела, самая младшенькая, любительница конфет, теперь при случайных встречах разражалась слезами и убегала.
Я снова начала большую часть времени проводить в саду, не столько работая, сколько прячась. Так прошел еще один месяц.
А в августе заболела Мисси…
Я не сразу забеспокоилась, когда она пропала: Мисси — кошка вполне самостоятельная, уходила по своим надобностям, когда хотела, и могла не возвращаться, пока не нагуляется. Но обычно ее отлучки не длились более пары дней, а если такое и случалось, то она всегда находила время проведать если не меня, то свою любимую мисочку с молоком. А тут мисочка оставалась нетронутой уже третий день, хотя я утром и вечером наполняла ее свежим молоком, и я начала волноваться.
А потом ее обнаружил садовник — и прибежал за мной, поскольку с Мисси было явно что-то не то и он побоялся к ней приближаться. И я поспешила за ним, как была, в клеенчатом фартуке и грубых садовых перчатках: я тогда как раз пыталась придать подобающую форму разросшемуся сверх всякой меры кусту шиповника на центральной аллее.
Мисси лежала в сухой канавке и выглядела ужасно: пушистая и густая ранее шерсть слезала с нее клочьями, обнажая покрытую струпьями кожу, ее трясли непрерывные судороги, изо рта шла кровь. Садовник кричал, чтобы я не трогала ее, поскольку это может быть заразно, но я не могла оставить бедную Мисси в таком плачевном положении. Я перенесла ее в пустующий флигель, устроила поудобнее на меховой лежанке и послала мальчишку в деревню за доктором. Сама же попыталась напоить несчастную молоком, зная, что молоко помогает при многих болезнях и отравлениях. Но Мисси была настолько слаба, что не могла даже пить. Ее трясло, дыхание было тяжелым и прерывистым, иногда она начинала рычать или плакать, один раз даже попыталась меня укусить, но не смогла пробить зубами жесткую садовую перчатку, которую я так и не успела снять.
И тут как раз пришел доктор.
Мальчишка всё перепутал и привел обычного доктора, а не ветеринара. Узнав, что его вызвали к кошке, доктор пришел в крайнее негодование, но тройная оплата визита примирила его с необычной пациенткой — я понимала, что спасти Мисси может только чудо и ждать прибытия другого врача нельзя. Впрочем, доктор ничем не смог помочь, да и никто бы не смог, наверное. Мисси умерла у него на руках, прямо во время осмотра вдруг сильно вытянувшись и окостенев в считанные секунды. Шерсть к тому времени с нее слезла практически полностью, лысый трупик выглядел ужасно, но почему-то сильно заинтересовал нашего доктора. Он говорил, что никогда не видел столь быстрого трупного окоченения, и хотел произвести вскрытие. Обещал отказаться от платы за вызов, если только я позволю ему забрать труп несчастной кошки с собой. Я не могла допустить подобного издевательства над телом моей бедной подруги, доктор настаивал и уже даже начал сам предлагать мне деньги. Возможно, он чувствовал мою слабость — мне было плохо, хотелось поскорее остаться одной и оплакать несчастную Мисси, — потому и был таким настойчивым. Не знаю, чем бы всё это кончилось, но тут во флигель заглянул Берт и, узнав причину спора, принял мою сторону и быстро выпроводил назойливого доктора.