Квартирный вопрос (сборник)
Шрифт:
И вот, по прошествии всего лишь нескольких часов всё изменилось — хандры как не бывало, мой друг полон жизни, активен и весел, сидит в своем кресле, словно в засаде, посверкивает глазами и ждет… Внезапно я понял, что причина всему этому может быть лишь одна.
— У нас есть загадка, Ватсон! — подтвердил мое предположение Холмс. — А может быть, есть и дело. Элеонора сегодня ночью вернулась очень поздно. И, что куда интереснее — не одна!
И пояснил, видя мое вытянувшееся от недоумения лицо:
— Элеонора. Мисс Хадсон. И не надо строить такую чопорную мину,
— Холмс, я действительно полагаю, что это не наше с вами дело…
— И вам совершенно неинтересно, что именно за особу привела к нам на борт юная мисс? И с какой целью она это сделала?
— Холмс! — воскликнул я, шокированный. — Ваше любопытство переходит всякие границы приличия!
— Есть еще одна пикантная подробность, — торопливо продолжил Холмс прежде, чем я успел заткнуть уши. — Эта особа — женского пола.
Теперь затыкать уши было бы глупо — главное я всё равно узнал. Как бы там ни было, а мисс Хадсон мне нравилась — милая девочка, рано оставшаяся без родителей, а потому несколько взбалмошная и экстравагантная. К тому же, как и многие в ее годы, пытающаяся доказать всему миру, что она ужасно самостоятельная и вполне уже взрослая дама. Несмотря на все ее эксцентричные выходки и лозунги, затверженные на собраниях суфражисток, я был уверен, что всё это внешняя шелуха, призванная эпатировать чопорных лондонских старичков и не менее чопорных домохозяек. Я даже позволял себе внутренне посмеиваться над пафосными декламациями нашей девочки, полагая, что знаю ее лучше и все ее шокирующие слова так и останутся только словами, не воплотившись в реальные действия. Ну, во всяком случае, во что-либо более экстравагантное, чем ношение брюк и постоянные рассуждения о мужском шовинизме.
Было очень грустно ошибиться, и оставалось только надеяться, что на моём бесстрастном лице ничего не отразилось.
— Не переживайте так, Ватсон! — лишил меня последней иллюзии мой слишком проницательный друг. — Циничный опыт врача на этот раз, думаю, вас подводит, направляя к неверным выводам: страсть, которая привела таинственную юную особу на борт нашего дирижабля, подвластна скорее Афине, нежели Купидону. Иными словами, девушке нужна разгадка какой-то тайны — надеюсь, зловещей! — и только врожденная деликатность не позволила ей потревожить среди ночи покой столь пожилых джентльменов, каковыми мы с вами, Ватсон, без сомнения, кажемся ровесницам Элеоноры. Дождёмся утра и всё узнаем! Но вы ведь не об этом хотели со мною поговорить, правда?
Я был рад перемене темы, поскольку слова Холмса меня вовсе не успокоили. Я помнил, как они ссорились вчера с Элеонорой (нет, тогда еще Патрисией), как та прокричала с надрывом и слезами в голосе, что по-настоящему понять женщину не способен ни один мужчина, и убежала, хлопнув дверью, а мой друг остался сидеть на диване, кутаясь в плед и бурча под нос какие-то едкие замечания и колкости. Элеонора (Патрисия) вчера была очень расстроена и обижена, а молодые люди в таком состоянии способны на всякие глупости.
Стараясь отвлечься, я рассказал Холмсу о намерении
Однако Холмс, хорошо разбирающийся в нумерологии, объяснил мне всю глубину моих заблуждений. Он согласился со мною в той части, что смех и праздный интерес случайной публики — самое действенное оружие против терзающих нас внутренних страхов, но при этом безжалостно высмеял столь понравившийся мне номер. Ноль — сильный знак, но два нуля, поставленные рядом, способны вызвать только презрительное недоумение у любого мало-мальски знающего человека, поскольку взаимно уничтожают друг друга. Да и зрительный образ, — о котором я, к стыду своему, совсем не подумал, — получается не слишком привлекательный.
Тем временем уже почти совсем рассвело, хотя солнца по-прежнему не было видно на мутно-сером небе — то ли из-за привычной для Лондона облачности, то ли из-за не менее привычного в последнее время смога. Я вернулся к себе в каюту переодеться, поскольку начинался новый день.
— Её зовут Джейн. Она моя подруга. И у неё проблемы.
Элеонора решительно выпятила маленький подбородок, скрестила руки на груди и посмотрела на меня со значением. В своей короткой, но решительной речи она четко выделила тоном два слова: «подруга» и «проблемы» — так, чтобы ни у кого не осталось ни малейших сомнений в серьезности и первого, и второго.
Похоже, мы с Холмсом оказались правы оба в своих надеждах и опасениях.
— Ватсон, — представился я, вставая и кланяясь. — Джон Ватсон.
И чуть было не добавил: «Секретный агент на службе Её Величества», — сказалось утро, проведенное в муках творчества.
— Очень рада познакомиться, — Джейн, оказавшаяся миловидной блондинкой с тонкими чертами лица и огромными голубыми глазами, кивнула и очаровательно покраснела.
Она казалась настолько же ранимой и беззащитной, насколько Элеонора, с ее рыжими кудряшками и вздернутым носиком, — решительной и боевой.
— Вздор! — прервала свою подругу Элеонора. — Оставь эти буржуазные любезности, у нас есть дела поважнее!
— Милые дамы, на борту «Бейкер-стрит» существует жесткое правило: никаких важных дел до завтрака! — сказал Холмс, входя в гостиную, где я наслаждался обществом двух столь юных и очаровательных особ. Тон его был преувеличенно серьезен, но глаза искрились весельем. — Кстати, а что у нас на завтрак?
— Омлет! И блинчики с джемом! — обрубила безжалостно мисс Хадсон.