Кваздапил. История одной любви. Окончание
Шрифт:
– Мало ли в Бразилии Педров, как говорила незабвенная донна Роза Дальвадорес.
Сержант вздохнул.
– Я предупреждал, чтобы вы поумерили пыл… Алексей Егорович, если не ошибаюсь. Нет, как-то интереснее, напомните, пожалуйста.
– Алексантий.
– В прошлую встречу, Алексантий Егорович, вы нанесли прекрасной родственнице заметный внешний ущерб. В тот раз ситуация с трудом, но разрешилась, сейчас мы видим рецидив в тяжкой форме с применением подручных средств. Повреждения у потерпевшей, я не сомневаюсь, серьезные. Придется вам проехать с нами. И вы, Мария Егоровна, собирайтесь. Оденьтесь потеплее, оформление займет много времени. Девушка Алексантия поедет свидетелем, ее тоже необходимо освидетельствовать на предмет побоев. Как вас зовут?
Хадя, к которой обратились, вдруг покраснела, начала что-то говорить, но Машка громко перебила:
– Никуда не поеду!
– Поедете, – равнодушно бросил сержант. – Это необходимо.
– Вы не можете меня заставить. Я не буду писать заявление на брата!
– Неважно. Преступление совершенно в отношении несовершеннолетней, и мы обязаны…
– Не было никакого преступления! Обычный бытовой шум, который дураки-соседи приняли за что-то другое. – Машку понесло. – Не знаю, что им втемяшилось. Я сама на них подам за клевету. Давайте составим заявление.
– Сначала разберемся с первым делом.
Говорил только сержант. Напарник, видимо, был новичком, он только смотрел и слушал, причем – открыв рот. В ситуации вроде нашей, сразу видно, попадать ему не приходилось. Учился на ходу.
– Кроме небольшого шума мы ни в чем не повинны! – Машка победно сложила руки на груди.
Я стоял молча, прикрывая спиной прятавшуюся в полутьме Хадю. Выгораживавшая меня сестренка выглядела круто, но куда ей бодаться с правосудием. Законы до конца не знают даже те, кто их принимал. Прав тот, у кого больше прав, остальным надо полагаться на здравый смысл и умение договариваться. С замиранием сердца я ждал подходящего момента. Что предложить – пока непонятно, я не богач, а сержант не похож на вымогателя, но он – человек, а люди между собой всегда договорятся. Мысли бились в истерике, однако главное направление держали: пусть меня арестуют за что угодно, только бы не вплели Хадю.
На заявление сестренки сержант отрицательно помотал головой:
– В отношении вас, Мария Егоровна, совершено насилие, и если я не приму мер…
– Не было насилия! – вскричала Машка.
– А я уверен, что медицинский осмотр покажет обратное. Все говорит о том, что места, по которым любит лупцевать вас любимый братец, находятся в состоянии, однозначно квалифицируемом как…
– Я никуда не поеду и ничего не буду показывать!
– Мария Егоровна, это в ваших же интересах.
– В моих интересах вместе с братом остаться дома!
– Уверены? – Сержант многозначительно уставился на валявшийся ремень.
– Не представляете, с каким удовольствием я сдала бы Саньку вам со всеми потрохами за все издевательства со времен, когда я еще говорить не умела, но он мой брат, а говорить я уже научилась. Читайте по губам: не-е-ет! Если и это непонятно, объясню на пальцах, причем на одном, среднем.
– Алексантий Егорович поедет с нами в любом случае, будете вы писать заявление или нет, поскольку имеются свидетели…
Эмоции сестры горохом отскакивали от стены уверенности в правоте дела, которое творил сержант. Дело плохо. Пора вмешаться, пока не стало хуже.
– Я так понимаю, что если Маша откажется ехать, вы все равно заберете меня? Одного? Поехали.
– Саня, ты что?! – Машка схватилась за меня как утопающий за уплывавшую лодку. – Тебя же посадят в тюрьму!
– Разберемся. Ты пока звони родителям, расскажи, что произошло, пусть вызывают лучшего адвоката, такого, чтобы объяснил ребятам в погонах, что такое хорошо и что такое плохо и чем насилие отличается от воспитания. – Войдя в роль, я указал сестренке на Хадю. – Скажи, что есть свидетель моей невиновности, он подтвердит, что представители власти принуждали несовершеннолетнюю к даче ложных показаний.
Козырь нашелся сам собой. Когда я начинал говорить, о концовке даже не думалось, за меня говорило нечто свыше.
Теперь есть, что обсудить с полицейскими для поиска взаимовыгодной развязки. Хадя, конечно, подтверждать не пойдет, и никаких «лучших адвокатов» родители не найдут, кроме самого дешевого, но оппоненты этого не знают.
Машка вдруг бросилась к сержанту, отчего он автоматически схватился за оружие.
– Господин сержант, простите Саню, он больше не будет!
– Не будет? – Сержант вздохнул. – Будет, уважаемая Мария Егоровна, поскольку без повода вы его не оставите. Зная вас и зная его…
– Ну простите же его, что вам стоит? – Машка упала перед сержантом на колени и попыталась схватить и обнять ноги в форменных штанах, отчего тот едва увернулся. – Пожалуйста! Никому не будет лучше, если вы его заберете!
Халатик на ней едва держался, вид сверху сержанту открывался замечательный.
– Маша! – Я сурово сдвинул брови.
Мне прилетел ответный взгляд, полный укоризны, затем сестренка поднялась и с недовольством затянула поясок. Черт подери, она что же, специально это устроила?!
Улыбка не сходила с лица сержанта, только из устало-добродушной она стала хитрой:
– Вы сказали «больше не будет». То есть, признаете, что брат вас бил?
– Не бил! И в городе вам только показалось! Да пусть бы он только попробовал ударить!
– Если вы, Мария Егоровна, фактами докажете мне, что на вас нет следов побоев, мы извинимся и немедленно уйдем.
Установилась тишина. Напарник смотрел на сержанта как на бога. Машка застыла в ступоре.
– Товарищ сержант, вы много на себя берете. – Я понял, что терять нечего. – Ваше требование можно понять как приказ несовершеннолетней раздеться.
– Не согласен, о подобном речи не идет. – Улыбка Старомоева переросла в торжествующую усмешку. – Я прошу предоставить доказательства, а если их нет, то проследовать с нами. Ничего более.
На заднем плане тихо сходила с ума Хадя. Машка бурлила, но без толку – все, что ни придумается, будет не в нашу пользу. Вдруг ее лицо просветлело.
– А если мне нравится, когда меня бьют? – выпалила она. – Если я мазохистка, и сама прошу, чтобы меня били?
Хадя охнула, у новичка-полицейского заблестели глаза, сержант потер руки.