Квестер
Шрифт:
Тестер внимательно вгляделся в Ленина: а, может, и не похож он на настоящего: толстоват немного. «А ты, блин, конечно же видел живого Ленина, и помнишь, как он выглядит!» – тут же язвительно проговорил Тестеру его внутренний голос, и Тестер совсем растерялся.
– Послушайте, Владимир Ильич, где это я? – спросил он у Ленина.
Ильич вместо ответа попытался было ещё раз шандарахнуть молоточком по его коленке, но Тестер перехватил его руку, отобрал молоточек и зашвырнул его в угол.
– Да хватит меня молотком бить! – прикрикнул он на вождя мирового пролетариата.
Ленин обиделся.
– Зг’я!
Тестер осмотрел и ощупал себя: странная чужая одежда, комбинезон синего цвета и белая футболка. Откуда, блин, всё это? Снова огляделся. Поначалу снова всё было как в тумане. Но потом стало проявляться такое, что он мгновенно забыл о своей новой одежде. Перед Тестером открылось огромное – типа ангара – совершенно незнакомое помещение, в котором, кроме Ильича, толкалось достаточно приличное количество народа. Одни – в таких же синих комбинезонах, другие – в белых и синих халатах, третьи – вообще не поймёшь, в чем. Кто-то сидел, уставившись в одну точку, кто-то бродил бесцельно, кто-то тихо плакал, подвывая, кто-то бился в истерике. Все они были… – ну как будто не от мира сего! И, что самое интересное, лица многих… были удивительно знакомы Тестеру!
– Господи, что за дурдом, что за дурь такая? Почему я здесь? – пробормотал он. – И что это за люди?
Тестер, надо сказать, с некоторых пор телек не смотрел вообще (реклама, попса и заказной политический трёп моментально выводили его из себя), но в Нете, и так, краем глаза в телеке (Надька-то его смотрела!) всё же видел кое-кого из популярных людей своего времени. Фамилий точно не помнил, но лица-то из памяти не вырежешь! И, о ужас, сейчас многие из этих лиц он видел почти прямо перед собой!
«Вот этого знаю – попсу поёт. Приторный такой. Стоит, главное, ни на кого не смотрит, плачет, уставясь в стену. А в дальнем углу какие-то «продвинутые» молодчики кроют друг друга на чем свет стоит, тоже где-то видел их! А это бравый депутат, только какой-то «остекленевший», разглаживает синий халат рыдающего юмориста…. Батюшки, а это кто? Да неужели та самая…? Стоит, с трудом опираясь на спинки кроватей, пытается сделать шаг…. Господи, откуда они тут все? Вот этот – поёт песенку про осень, а тот – ведёт какое-то шоу, и в рекламе снимается…»
Кого тут только не было! И все они, эти… знакомцы были одеты бог знает во что и вели себя… ну, как форменные психи!
«Значит, я – в сумасшедшем доме!» – понял Тестер и, размышляя логически, представил себе следующую историю: он, напившись «палёного» коньяка, впал в кому, сошёл с ума и потерял память. Надька обратилась к врачам, а те – спасти-то его спасли, но разум вернуть не смогли. Вот и упрятали в дурдом. И теперь разум его вернулся, а он, Тестер – в дурдоме. Трындец!
«Но почему тогда больничка такая странная? Откуда здесь эти «звездуны»? У Надьки что – денег куры не клюют, что она меня в такую дорогую клинику отправила?» – продолжал рассуждать Тестер. И вновь человеческая логика подсказала ему единственно правильный, как показалось, ответ: он находился в безумном состоянии так долго, что Надька успела развестись с ним и выйти замуж за миллионера, коих ныне – хоть пруд пруди.
А чо? Ведь Надюха-то и сейчас – очень даже ничего себе женщина!
Так. Значит, вышла она замуж за миллионера…, но его, Тестера, не забыла и до сих пор помнит (а, мож, и любит даже?). А муженёк новый, на счастье, тоже оказался неплохим парнем, и Надька его упросила оплатить пребывание Тестера в этой, верно, дорогущ-щей «психушке»: ну, там, ради неё, ради сына, ради Христа и всё такое… Вот так он и оказался в этом «звёздном» дурдоме!
«Стоп! – прервал логику мысли Тестер. – Понятно, почему я здесь с этими «звездунами». Но не могут же все «звёзды» одновременно сойти с ума? Или они здесь «залечивают душевные раны» между появлениями на публике?
И тут… он увидел среди «звёздных» обитателей «психушки» недавно умершего артиста… и его как громом ударило.
«Это… как это…? – спросил у человеческой логики опупевший Тестер, не в силах озвучить словами внезапно посетившую его мысль. – Это я что… – у…у-умер?» И логика, поправив очки, вежливо ответила: «Ага!»
И, как бы в подтверждение его догадки, в толпе мелькнули ещё две недавно почивших личности…. Нет, не сошёл он с ума, и Надька не вышла за миллионера, и не поместила его в элитный дурдом на деньги нового муженька. Он просто…
«Умер! – с горечью понял Тестер. – Иначе и быть не может! Я ведь где-то читал, что когда человек умирает, то после смерти видит всех, кого знал и наблюдал при жизни! Значит, скоро будет Страшный Суд, а потом – рай или ад… Да какой там рай, блин! Ад, конечно!
Э-эх, не надо было пить этот разливной коньяк: ведь предупреждали меня, что «палёный!»
Горько стало Тестеру: не так, ой не так представлял он свою смерть… Как угодно, только не от «палёного» бухла, словно он не один из лучших в городе компьютерщиков, а алкаш какой-нибудь подзаборный! Вспомнил он жену Надю и сына своего Илюшку вспомнил: словно в глаза им заглянул. И в глазах их была тихая обида: «За что же ты нас так? За что?»
И вправду, за что бросил их Тестер: за любовь, которую они ему дарили ежедневно, за заботу о нем? Эх…! И ведь ничего не изменишь теперь, ничего не вернёшь!
Тестер заплакал.
– Не горюй, паря! – послышался хриплый голос. – С кем не быват, ага! Не ты первый, да и, верно, не последним будешь!
Тестер поднял залитые слезами глаза и увидел старикашку. Дед был из «синеньких» – но не из тех, кто «пьёт всё, что горит», а…, как бы сказать, э-э… – начинающий. Он присел на тестерову койку и стал говорить, глядя куда-то перед собой, словно ни Тестера, ни вообще кого-либо рядом не было.
– Тута все плачуть. Спервоначалу. Я вот сюды попал третьего дня, уж привыкнуть пора, ан нет – всё свого Коленьку, да внучку Оленьку вспоминаю-ть, слезми умываюся…. Как они там, горемышные…? Целы ли, здоровы ли…, ох, бедные вы мои голубочки…, как же вы там…?
Речь старика становилась всё тише и тише, и скоро вообще нельзя было разобрать, что он там подвывает себе под нос. Вскоре из глаз его потекли слезы, которые он вытирал рукавом рваного белого халата, всхлипывая при этом и по-старчески причмокивая полубеззубым ртом.