Квинт Лициний 2. Часть 2
Шрифт:
Софья опустила глаза и чему-то тихо улыбнулась. На обращенной ко мне щеке проявилась ямочка.
Заглянула в чайник:
– Есть водичка - не надо идти. Ладно, давай чай с тортиком пить, а супчик мой пусть настаивается на завтра. Или, даже, послезавтра, - и она попыталась разрезать столовым ножом бечеву на коробке.
– А нормальный нож в доме есть?
– отодвинул я ее вбок.
– Этим только головы мухам отпиливать...
Она побренчала чем-то в ящике стола, а потом извлекла на свет божий проржавевшую по краю железяку, наполовину обмотанную
Я закатил глаза и с безнадежностью в голосе уточнил:
– Бруска точильного нет?
– а потом вернул должок за "мальчишку", снисходительно протянув, - у, ж-ж-женщина...
Справились в итоге. Я накромсал, иначе это не назовешь, торт, она заварила в литровой банке крепкого чаю, и мы бодро стартовали.
Первый кусок закончили ноздря в ноздрю, но уже на втором Софья решительно вырвалась вперед: я уже неторопливо ковырял чайной ложкой в жирном шоколадном креме, а она продолжала перемалывать безе с настойчивостью оголодавшей саранчи. Дальше я и вовсе паснул, осоловело откинувшись на спинку. Она же приступила к третьему куску, но тут завод кончился и у нее - смотреть на торт с вожделением во взоре еще могла, но есть - уже нет.
Я, расслабившись от сытости, беззастенчиво разглядывал девушку и делал то, чего обычно старался избегать: думал о себе.
Кто, в сущности, я есть? Что за странное создание из меня получилось: и не подросток с опытом взрослого, и не взрослый в теле подростка? Откуда это сочетание несочетаемого?
Неукротимость желаний, что заставляет делать глупость за глупостью и получать от этого болезненно-сладкую радость - да вот хоть прямо сейчас. И, рядом с этим, вроде бы взрослое стремление взять на себя ответственность за кого-то еще, прикрыть, приписать за собой - не за красивые глаза и не в надежде на тварное тепло, а просто так, для себя, для души...
Химера, как есть, настоящая темпоральная химера...
"Его превосходительство зовет ее своей, и даже покровительство оказывает ей" - выстучал я пальцами мелодию из водевиля.
Софья тем временем доклевывала крошки безе со дна коробки:
– Как семечки, - призналась, смущенно улыбнувшись, - не могу остановиться.
Наконец, она отложила ложку. Оперлась локтями на стол, сложив кисти перед ртом, и чуть подалась вперед. Взгляд стал игриво-снисходительным:
– Ну, расскажи, что принес в дневнике за четверть? Что по поведению? Девочек в классе не обижаешь?
– Об оценках, значит, хочешь поговорить...
– сладко улыбнулся я в ответ. Она тревожно заёрзала на стуле, что-то учуяв в моем тоне. Я выдержал паузу и продолжил, - давай, расскажи тогда, почему не даешь указания больным аспирин молоком запивать.
Она открыла рот, собираясь что-то сказать... И закрыла. Потупилась и потянулась долить чаю в наполовину полный еще стакан.
Я тихо порадовался. Умение вовремя промолчать дается лучшей половине человечества настолько плохо, что редкие исключения из этого правила заслуживают к себе особо бережного отношения - наподобие существ, внесенных в "Красную книгу".
– И мне добавь, - закрыл я тему и еще раз покрутил головой, вглядываясь уже в детали.
Со шкафа, что отгораживал кровать от двери, на нас свысока поглядывал видавший виды рыжий чемодан с округлыми латунными уголками-накладками. Из-за него высовывались рукояти бамбуковых лыжных палок с потертыми лямками. На открытой сушилке, что на подоконнике - посуда вразнобой. Среди нескольких алюминиевых ложек и вилок откровенно столовского вида выделялся своим добротным блеском штопор. Стопка разномастных книг рядком.
Я пригляделся к названиям на корешках и поперхнулся.
– Ой вэй'з мир...
– схватился за голову, - какой же я идиот!
– Есть такое, - согласилась Софья степенно, - а как догадался-то?
Я обескураженно потер лоб кулаком. Сколько сил брошено не на то, сколько времени протекло зазря между пальцами... А ведь мог бы и сам сообразить, без подсказки!
– Ты стенографию изучаешь?
– спросил у девушки.
– Что?
– она явно не ожидала этого вопроса.
– Ну, да, ходила на курсы...
– Сложно?
– спросил я просто что бы что-то сказать. Какая, на самом деле, мне разница, сложно или нет? Для меня - нет.
Эх, а ведь мог бы на каникулах не строчить тетради стопками, а стенографию изучить - и те же самые обзоры просто полетели бы, и еще время осталось...
Я разочарованно вздохнул и прислушался к объяснениям.
– ...сокращение написания букв, большую часть гласных выкидываем, на окончание слов по одному из специальных символов - и сразу раз в пять запись идет быстрей. Смотри, - она с энтузиазмом выхватила из стопки тетрадь и потрясла ею перед моим носом, - вот, мой конспект последней лекции в Малом Эрмитаже по прерафаэлитам - два часа всего на трех листах уместилось... Что?
Я молча смотрел на нее.
– Ну, чего?
– она еще раз дунула вверх, сгоняя непокорную прядь.
– Прерафаэлиты, значит?
– уточнил я, с трудом удерживая голос спокойным.
Она поняла. Прищурилась:
– Думаешь, если тетя здесь вот так живет, то она совсем идиотка?
– Нет... Но...
– я смешался, - ты и прерафаэлиты...
Ее глаза подернуло хмарью близкого уже шквала, и я выпалил с жаром, не задумываясь:
– Слушай, извини дурака. А? Виноват, правда. Осознал, каюсь.
Выражение острой обиды в глазах напротив заколебалось, словно решая, разразиться взрывом или нет, а потом перетекло в усмешку:
– Эх, пользуешься ты моей девичьей слабостью... Ладно, за "Фигурный" торт я еще и не то могу простить.
– За этот или за следующий?
– выдохнул я с облегчением. Вот ведь, зараза, давно так по ушам не огребал... И, что обиднее всего - заслуженно.
Ее взгляд посерьезнел:
– Кстати, на обедах экономил или у родителей стянул?
Я вольготно откинулся на спинку стула, сцепил пальцы за затылком и обрадовано сообщил: