Квинт Лициний 2
Шрифт:
Нетерпение гнало меня вперед, а ноги сами несли по исхоженному маршруту. Поворот, переход, полу-бегом через проходной дворик какого-то проектного института, еще поворот, и вот впереди, за мешаниной из пышных белых бантов, воздушных шаров и букетов гладиолусов я углядел долгожданный тонкий профиль. Крепко вцепившись в Ясю, Тома нервно озиралась по сторонам.
Я ускорился, торопливо протискиваясь сквозь веселую толчею. Насколько вижу отсюда, свое обещание я уже выполнил: теперь мы с ней практически одного роста. Если без каблучков. А через годик, когда набавлю еще дециметр, мне будет все равно, какой высоты у нее
Обогнув кого-то из младших, я неожиданно возник у девушек с фланга и радостно воскликнул:
– Привет, красавицы!
Реакция оказалась неожиданной: увидев меня, Тома шарахнулась за Ясю, и в глазах ее заплескала откровенная паника.
Вот не понял... Я недоуменно моргнул, и моя восторженная улыбка померкла. А где бурная встреча после долгой разлуки?
– Здравствуй, Андрей, - настороженно глядя на меня, кивнула Яся.
Тома покусала уголок губы и повторила ломким эхом из-за ее плеча:
– Здравствуй, Андрей.
Во мне что-то хрустнуло, надломившись, и я непроизвольно сделал полшага назад. Между нами повисло глухое молчание.
Я приподнял бровь и попытался заглянуть в зелень глаз напротив, но Тома тут же начала коситься куда-то вбок, деланно не замечая немого вопроса. Ветер прошелся по ней, теребя на виске прядку осеннего цвета, и улетел, а тишина на нашем пяточке осталась, став оглушительной.
Сглотнул, безуспешно пытаясь смочить внезапно пересохший рот, и перевел вопрошающий взгляд на Ясю. Та заломила брови домиком и беззвучно шевельнула губами.
Что?
Я напрягся, пытаясь разобрать.
"Потом"?
Еще раз неверяще посмотрел на Тому и, неловко кивнув, шагнул вбок. Вслед мне полетел отчетливый вздох облегчения.
Линейку я провел в странном оцепенении. Нет, я здоровался с ребятами, кивал и что-то отвечал, кривился в нужных местах улыбкой. Но мы были порознь - мир и я.
"Да, здоров! Сергея Захарова на химию послали? Угу, слышал. Да, скоропортящийся талант. Зорь, а ты еще больше похорошела. Не, ну правда же! И ты, Кузь, и ты, куда ж без тебя... В каком месте похорошела? А коленки у тебя красивые. Нет, и раньше нравились. Да точно говорю. Что значит "негодяй"? Почему раньше не говорил? Так, это... Молчал, глубоко изумленный..."
Но все это я выдавал на автомате, почти без участия сознания. Между мной и миром словно опустилось толстое стекло, истребив оттенки и приглушив звуки. Пашка, чутко уловив мое состояние, переводил разговоры на себя. Впрочем, новый класс, слепленный из двух половинок, деловито принюхивался и притирался, и ему было не до одного выпавшего в астрал одноклассника.
Мелькнул вдали вглядывающийся в меня Гадкий Утенок. Я кинул ей в просвет между головами улыбку, и она вспыхнула в ответ искренней радостью. Я смущенно отвел глаза.
"Хм... А не такой уже и гадкий", - мой взгляд, невольно став оценивающим, вильнул в ее сторону еще раз.
– "Тоже вытянулась. Пожалуй, уже больше девушка, чем девочка".
Энергично потрясая букетом, толкнула короткую речь загорелая Тыблоко, под умильными взглядами родителей пробежала с колокольчиком вдоль шеренги сияющая от радости первоклашка, вырвался из распахнутой двери школы на свободу и разлился в прозрачном сентябрьском воздухе первый звонок... Год начался.
День прошел как кинолента, прокрученная в дымину пьяным механиком. Некоторые события напрочь проскочили мимо меня, другие же запомнились в мельчайших и совершенно ненужных подробностях. От первого урока, вместившего в себе классный час и комсомольское собрание одновременно, память удержала лишь фрагменты Зиночкиной речи про всенародное обсуждение новой конституции. На химии начали электролитическое равновесие, но на слове "диссоциация" мой мозг забуксовал и впал в кому до перемены. Третьим уроком шла литература. Что там было - убей, не помню. Что-то ел на большой перемене, но что? Лишь к английскому я собрался и вышел из состояния грогги - Эльвиру лучше не злить. Впрочем, ее сарказм был еще по-летнему благожелателен, и часть урока я просто медитировал, разглядывая уходящие вдаль ленинградские крыши и купола Исакия на горизонте.
Тома на весь день прилепилась к Яське и выглядывала из-за ее плеча как осторожный солдат из-за бруствера отрытого в полный рост окопа. Даже домой они пошли вместе, хотя вообще-то им в разные стороны. Отходя от школы, Яся коротко обернулась. Я крутанул пальцем воображаемый телефонный диск и, получив ответный кивок, побрел домой.
Серия отжиманий прочистила мозги и вернула способность связно мыслить. И что это было?
– Вдруг повеяло холодом от любимой души...
– немузыкально провыл я, умудрившись сфальшивить на каждой ноте.
"Не обида. Нет, точно не обида. И не как с чужим, было бы безразличие. Она боялась. Не меня, нашей встречи. А, значит..." - моя мысль замерла, отказываясь делать еще один шаг вперед.
Кляня Тому, Ясю, себя и весь белый свет, схватил трубку.
– Алло? Ясь? Привет. Ну?!
– Что ну?! Баранки гну!
– взорвалась вдруг обычно безукоризненно выдержанная Яся и резко замолкла.
Я тоже помолчал, потом уточнил:
– Что случилось? Можешь сказать-то?
Она чуть слышно вздохнула, и от наступившей после этого тишины у меня по спине промаршировали мурашки.
Я кашлянул и скорректировал позицию:
– Или намекнуть?
– А сам не понял?
– Лучше знать, чем подозревать. У реальности есть границы, а у воображения - нет. Я тут себе уже такого напридумывал...
– Лето у Томы прошло насыщенно, - сухо констатировала Яся, - под его конец она влюбилась. И не в тебя.
Мое сердце пропустило удар, а где-то под ложечкой поселился злой комок, такой, что, казалось, плюнь на пол и от дерева вверх потянется едкий дымок.
– Ей показалось...
– сказал я неожиданно охрипшим голосом и, прокашлявшись, повторил, пытаясь убедить скорей себя, - ей показалось. Затменье сердца какое-то нашло.
Трубка с сочувствием промолчала.
Я собрался с силами и уточнил:
– Ленинградец?
– Нет. Местный, крымский.
– И...
– я запнулся, формулируя, - и как далеко все зашло?
– Далеко, - подтвердила мои худшие опасения Яся, а затем уточнила, охотно закладывая подругу, - даже целовались.
Я смог кривовато усмехнуться, услышав в Яськином голосе легкую зависть.
Могло было быть и хуже, да, могло...
– По-ня-тно...
– протянул я.
Хотелось бы сказать, что задумался, но это было бы неправдой. Голова моя была бесподобно свободна от любых мыслей. Я бездумно парил над миром, связанный с ним только тоненьким телефонным шнуром.