Л 4
Шрифт:
— Барышня, вас к завтраку просят, — голос горничной испугал, заставил вздрогнуть. Слишком уж неожиданно он прозвучал.
Газета вернулась на прежнее место, а девушка на какое-то короткое время замерла на месте и смогла лишь кивнуть в ответ. Ещё через мгновение поняла, что смотрит на своё отражение в зеркале и ничего не видит. Встряхнула чуть-чуть головой, с досадой заметила нервный румянец на щеках, постаралась успокоиться…
Какое там! Глаза вновь сами по себе нашли газетный снимок, прикипели к милым чертам… И зачем ему эта ужасная папаха? Чистый разбойник в ней, настоящий абрек!
— Лизонька? —
Сергей Васильевич заглянул через девичье плечо:
— И ты удивилась? Я вот тоже никогда не верил слухам о возможной гибели Грачёва. И весьма доволен, что эти слухи оказались беспочвенными. Никогда! Ты слышишь меня, Лизонька? Никогда не верь тому, что эти газетные мараки пишут!
Остроумов приобнял дочь за плечи, мягко, но настойчиво увлёк прочь из холла:
— Пора завтракать. Или я на службу опоздаю…
Завтрак прошёл в молчании. И только под завершение, уже когда семья отложила в сторону столовые приборы, только тогда и зашёл разговор о предстоящем торжестве, главным виновником которого был глава семьи. А торжество предполагалось по случаю получения заслуженной награды в деле восстановления батарей и укрепления обороноспособности Босфора. Именно так и было написано в наградных бумагах.
И уже в самом конце обсуждения списка приглашённых гостей Лиза, всеми силами стараясь не выдать своего смущения, якобы случайно обмолвилась:
— Можно и этого вашего знакомого авиатора пригласить… — и тут же сбивчиво принялась объяснять. — Всем гостям было бы очень интересно послушать про аэропланы и воздушные битвы! Ну любопытно же!
Смущение всё-таки вырвалось наружу, заставило девушку замолчать и опустить голову. И оправдание не спасло. Не заметила она, как переглянулись родители и обменялись лёгкими, еле заметными, но от этого не менее многозначительными улыбками… И что самое важное — не догадалась Лиза, что газета та на столике оказалась отнюдь не случайно… И, опять же, в своём жгучем смущении не сообразила, что не так просто этого авиатора на папенькино торжество пригласить… Даже для папеньки. Потому как вряд ли этот полковник в Адмиралтействе вообще объявится… Нечего ему там делать. Во всём смущение это проклятое виновато!
— Всё? Поехали отсюда скорей! — Встретил меня у машины Сикорский.
— Всё, всё. Случилось что-то? Куда так спешишь? — остановился рядом с ним. — А куда сначала? На аэродром или в Управление?
С интересом понаблюдал за процессом запуска мотора. Впрочем, у инженера движок работает как часики — схватился с полуоборота и завёлся, зарокотал, заурчал сыто.
— На завод поедем. И в Управление обязательно заглянем. Да не спешу я. Просто не люблю этих господ… Надсмотрщики! Всё смотрят и смотрят! Приглядывают! — поморщился Игорь. — Поехали, поехали! Что стоишь? Усаживайся. На аэродром сегодня уже не успеем. Ну да ничего, завтра с утра пораньше выберемся.
— Да тебе-то грех жаловаться. Сыт, обут и нос, как говорится, в «табаке». Завод вот свой есть, казёнными заказами обеспечен, делом любимым занимаешься, наградили недавно за Босфор… Или этого мало?
— Да не мало! — отмахнулся Сикорский. Перегазовал, врубил с хрустом передачу, рывком тронул с места машину. А через минуту всё-таки объяснил свою резкость. — Не обращай внимания. Это я так, просто бурчу. Дань моде…
— Понял. Только не получится завтра с утра у нас с тобой на аэродром поехать.
— Что, очередная встреча? — хмыкнул Сикорский.
— Да. Встреча, — не поддержал веселья. — Ты меня утром в Царское село отвезёшь? Или мне самому добираться?
— Отвезу уж. Куда я денусь. Только потом обязательно на аэродром. Мне твой совет нужен. Ну и показать хочу кое-что.
— Что именно?
— Вот завтра и узнаешь, — отказался что-то объяснять мой компаньон и товарищ.
Ну, раз нет, то и настаивать на объяснении смысла не вижу. Потерплю, ничего со мной не случится. Стоп. А о какой это моде речь шла? Спросить?
— В смысле дань? Что ещё за мода такая?
— Побурчать на власть, поругать её, — Игорь с досадой дёрнул щекой и съёрничал. — В наших «интеллигентских» кругах это одна из излюбленных тем…
Однако, как это всё знакомо! «Сначала было слово, потом дело…» Там одна фраза, здесь коротенький разговор, так потихонечку и закладывается в голову людям определённая установка. А потом, когда таких голов наберётся достаточное количество, происходит качественный сдвиг сознания. И недовольство, которого на самом деле и нет, выплёскивается наружу. На улицы… Это кто же у нас такой умный? Похоже, где-то Батюшин с Джунковским ситуацию упустили. Вернуться, что ли? Нет, не буду возвращаться. Лучше завтра эти свои мысли Марии Фёдоровне выскажу…
Потом был завод и, конечно же, разговор о самолётах. О новых моделях.
— Да как Вы не понимаете, Сергей Викторович, — горячился в своём директорском кабинете Сикорский, в запале спора вернувшись к прежнему вежливому обращению на «Вы». — С подобными самолётами нам в мире равных долго ещё не будет. Это же какой рывок вперёд!
— Да всё я понимаю! — увлекли меня пламенные эмоции конструктора. — Но и вы поймите! Новые самолёты потребуют совсем другие материалы! Технологии! Кадры! И новые моторы! Нет, рано, рано нам затеваться с этим! У вас вон «Муромец» прекрасный самолёт! Вне конкуренции! Ни у кого в мире нет ничего подобного и ещё долго не будет! Немцы пытались сделать нечто подобное, и у них даже что-то получилось. Назвали «Гота». Но, как меня в ведомстве Джунковского уверили, одного из конструкторов этого самолёта я… Того-с… Вместе с той самой экспериментальной машиной… Ну, когда меня в Константинополе схватили…
— В газетах о таком я не читал, — нахмурился Игорь Иванович.
— Не об этом речь! Нам с вами вместо того, чтобы прожекты строить, лучше бы и дальше заниматься усовершенствованием того, что уже есть! И техническую базу развивать. Да, кстати, могу вас поздравить с первой боевой потерей…
— С какой потерей? — удивился Сикорский. — И почему это поздравить?
— Ну, как же? Ваш покорный слуга потерял свой самолёт. Разбил его при вынужденной посадке.
— Позвольте, но ведь… Вы же сами рассказывали о воздушном сражении? Об отказавших моторах и полнейшей невозможности продолжать дальнейший полёт? В подобных условиях никто бы не справился.