Л 5

Малыгин Владимир

— Погоди. А с кем ты тогда говорил?

— С Аликс и с Алексеем. И с девочками.

— Ты серьёзно? Или это такая жестокая шутка?

— Какая шутка, о чём ты? Все всё понимают. И Алексей… Наследник… Сколько ему осталось? Сколько отмерено лет, месяцев или часов при таком недуге? А, может быть, минут?

— Всё равно, нельзя же так… А как же твой долг перед Россией? Ты хозяин земли Русской!

— Хозяин… — скривился Николай. — Да не нужен России ни я, ни мои дети. Ни, тем более, моя жена!

— Даже если ты и принял это решение, оно ещё ничего не значит. Я срочно собираю всех наследников. Завтра вечером… Нет, завтра не получится. Вот послезавтра… Да, пожалуй, послезавтра

мы все и соберёмся. Тогда ты и озвучишь своё решение. И посмотрим, во что это твое решение выльется… — Мария Фёдоровна с любопытством посмотрела на бледное лицо сына. — Почему Олег? И не жаль тебе этого мальчика? Он же ещё совсем ребёнок…

— Он единственный из князей, про кого твой “протеже”, — это слово Николай специально выделил, произнёс его с явственными язвительными интонациями в голосе. — Не сказал ничего плохого. И судьба оказалась весьма благосклонной к этому “мальчику”, не угадал здесь твой Грачёв. Он не погиб, уцелел вопреки его “пророчествам”, приобрёл за это время неплохой жизненный опыт. Даже с турками успел повоевать! И уже далеко не тот, привычный нам восторженный юноша с горящими глазами и томиком Пушкина в руках. Он действительно хочет изменить существующее положении дел. И может. Пока горяч сердцем и честен душой…

— Ты… Боишься? — осторожно произнесла мать после длинной паузы, глядя сыну в глаза.

— Не за себя… — Николай словно стал ниже ростом после этих слов, сгорбился чуть заметно, но не отвёл глаз от требующего ответа твёрдого взора матери. — За детей, за Аликс… Если моя смерть нужна России, если она поможет избежать грядущего кровопролития, то я готов пожертвовать своей жизнью. Это мой долг, как офицера, как государя, как порядочного человека, в конце-то концов! Но при чём тут дети? Или Алексей? В чём он виноват перед всеми этими людьми, так жаждущими его крови? Тем, что недостаточно настрадался из-за своей болезни?

— Николай, я не знаю, что тебе сейчас сказать… Очень уж это неожиданно… Ты останешься здесь или уедешь?

— Уеду в Крым… Я уже отправил туда Аликс и детей.

— До меня дошли слухи, что ты вызвал Григория?

— Даже моя личная переписка всем доступна, — по губам Николая скользнула едва заметная горькая усмешка. — Не волнуйся. В столице он не появится, а сразу поедет в Ливадию. Я хочу, чтобы он всегда был рядом с Алексеем. Он ведь единственный среди этого окружающего нас сонма бездарей, кто может действительно помочь. Надеюсь, что теперь старец никому не помешает и к нему, да и к нам, будет гораздо меньше пристального внимания…

— Надеюсь. Хм, и ты ещё что-то говоришь о моём, якобы, “протеже”, — улыбнулась Мария Фёдоровна. — Я тебя не спрашивала раньше, но теперь… Скажи, почему ты так привечаешь этого, гм, Григория и совершенно не выносишь Грачёва?

— Не знаю. Мне по большому счёту нет никакого дела до Грачёва. А не терплю, наверное, по той же причине, по которой и Павел, и Александр не терпели всех этих “предсказателей” рядом с собой! Они никогда не предсказывают хорошее, только скорую смерть! В Петропавловке таким провидцам самое место! Это я ещё про Маринкино проклятие ничего не говорю сейчас! — Николай отвернулся к окну, вгляделся невидящим взором в стекло, в своё отражение. Помолчал, успокаиваясь и унимая вспыхнувшее раздражение и злость, выдохнул, отшагнул от окна, развернулся и поднял голову. Задержался взглядом на гербе Романовых над камином, перевёл глаза на портреты членов Императорской фамилии. Продолжил: — А Грачёв пусть тебе спасибо скажет, что твоим заступничеством в подвальных казематах не оказался… Григорий же… Старец для Алексея всё сделает! Только из-за одного этого его рядом и терплю…

Глава 1

Погода в Петрограде стояла пренаипакостнейшая. Крепкие предновогодние морозы постепенно сошли на спад, январь раскис слякотью, сменяющейся гололедом, а знаменитые февральские морозы где-то точно заблудились.

В начале марта Нева начала потихоньку просыпаться от зимней спячки, всё активнее и активнее ворочаться в своём каменном ложе, понемногу сбрасывая с себя надоевшее ледяное одеяло. До ледохода дело ещё не дошло, но вот пересекать реку по льду было уже рискованно. Находились, куда же от них денешься, смельчаки, перебиравшиеся по каким-то особо важным нуждам на другую сторону реки, но их были единицы. А остальные смотрели на них с интересом, мол, провалится или нет? Крутили у виска ладонью и, плюнув, предпочитали потратить пусть чуть больше сил и времени, но добраться до надёжных каменных мостов.

Ночами морозы ещё брали своё, пытались хоть немного наверстать упущенное и всеми своими силёнками затянуть бурливую стылую воду ледяной плёнкой, но силёнок тех уже не хватало. И на утро ледяная плёнка быстро размывалась, топорщилась на заломах прозрачными блестящими гранями. А торжествующая река чувствовала приближение весны, с каждым новым днём всё сильнее и сильнее рвалась на свободу, выплёскивала накопившееся раздражение из-под ледяного панциря наружу, выхлёстывалась и растекалась по его поверхности огромными чёрными кляксами.

Мокрый, и от этого ещё более холодный ветер с залива нёс с собой серую хмарь низких облаков, закручивался недовольно серой ватой вокруг золочёного Адмиралтейского шпиля и срывался колючими смерчами в прямую перспективу столичных проспектов и улиц. Рассыпался там зарядами мокрого снега, забирался под одежду горожан, продувал тело до самых костей, заставляя прохожих ускорять шаг и ёжиться от стылого колючего озноба…

На заводской аэродром наш самолёт садился как раз под полуденный пушечный выстрел. Слышать мы его, конечно, не слышали, но вот белое облако выстрела на фоне тёмной крепостной стены увидели. При заходе на посадку. Как раз в этот момент проходили на траверзе Петропавловки, нарушая тем самым все приказы и установки столичного начальства. Полёты-то над городом запрещены…

Только вот думаю, что никто на подобное нарушение и внимания не обратит. Не до того сейчас чиновникам и вообще всем власть имущим. Им бы хоть как-то умудриться на своих креслах усидеть…

Покосился краем глаза на крепостные стены Заячьего острова, на уходящий в облака шпиль Петропавловского Собора. Это нам ещё повезло, что именно на его траверзе прошли. А если бы снижаться начали над городом, а не заранее? Глядишь, и смахнули бы эту иглу крылом… Так что точно повезло. Впрочем, везение — это неотъемлемая часть нашей профессии. Столь же важная, как и лётное мастерство.

Вот потому-то и снизились мы ещё перед городом, где точно знали, что не будет под нами никаких подобных сюрпризов. Прошили насквозь толстую перину облаков и пошли дальше над городскими кварталами по правилам визуального полёта. Осторожно пошли, потихоньку, с выпущенными шасси и закрылками, памятуя о торчащих вверх заводских трубах, о впившейся в мягкое подбрюшье низкой облачности длинной тонкой игле Петропавловского шпиля.

Летим над крышами, вороньё с голубями гоняем, обывателей рёвом моторов пугаем. Надо бы повыше держаться, да там как раз облака плотной периной висят. А в облаках лететь никакого резона нет. И опасно, и как нам потом на аэродром заходить? По сапогу? Даже не смешно. Приводных систем нет, а по одному компасу на месте не определишься. Так что только вот так, визуально…