Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 2
Шрифт:
Великая литература рождается тогда, когда пробуждается высокое нравственное чувство. Взять, например, период освободительных движений, борьбу за освобождение от крепостного права в России и борьбу за освобождение негров в Соединенных Штатах. Посмотрите, какие писатели появились тогда в Америке: Гарриет Бичер-Стоу, Торо, Эмерсон, Лоуэлл, Уитьер, Лонгфелло, Уильям Ллойд Гаррисон, Теодор Паркер [323] , а в России – Достоевский, Тургенев, Герцен и другие, чье влияние на образованные круги русского общества, по мнению Толстого, было очень велико. Последующий период, когда люди были уже не способны приносить материальные жертвы ради нравственных целей, оказался бы полностью бесплодным, если бы некоторые писатели, воспитанные и сформировавшиеся в героическую эпоху, не продолжали ее великих традиций ‹…›.
323
Аналогичная мысль была высказана Толстым 21 июня 1900 г. в письме к Э. Гарнету по поводу его предложения выступить с обращением к американскому народу: «Я почувствовал, что если бы мне пришлось обратиться к американскому народу, то я постарался бы выразить ему мою благодарность за ту большую помощь, которую я получил от его писателей, процветавших в пятидесятых годах. Я бы упомянул Гаррисона,
И мне хотелось бы спросить американский народ, почему он не обращает больше внимания на эти голоса (которых вряд ли можно заменить голосами Гульда, Рокфеллера и Карнеджи), и почему он не продолжает того хорошего дела, которое столь успешно ими начато» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 72. С. 396–397).
Толстой с большой похвалой отзывается о религиозных книгах Матью Арнольда. По его словам, существует ходячее мнение, что первое место в творчестве Арнольда занимает поэзия, однако правильнее было бы расположить все в обратном порядке. Религиозные сочинения Арнольда – лучшая и наиболее значительная часть его творчества. Насколько верно Толстой сформулировал это «установившееся мнение», подтверждается недавно опубликованной книгой об Арнольде профессора Сэнтсбери, в которой «Литература и догма», «Бог и Библия», «Комментарии к рождеству» и т. д. оцениваются как «неудачные книги», причем утверждается, что и «религия подобного рода никому не нужна».
Толстой считал, что статья Арнольда о его собственном, Толстого, творчестве содержит обоснованную и справедливую критику… [324]
Чтобы побудить Толстого признать достоинства стихотворений Арнольда, я отметил некоторые из них, такие, как «Часовня в Регби», «Другу-республиканцу», «Божественность», «Прогресс», «Революция», «Самостоятельность» и «Нравственность», и послал их Толстому. Через несколько дней он возвратил книгу, заметив, что все они очень хороши, жаль только, что не написаны прозой.
324
По-видимому, речь идет о статье М. Арнольда «Литература и догма». Арнольд выступал как поэт, литературный критик и писатель по религиозным вопросам и по проблемам педагогики. Как поэта его сравнивали с Теннисоном, Броунингом и Россети. Работы Арнольда по религиозным вопросам действительно не пользовались большим вниманием в Англии. См: Батуринский В. П. Эйльмер Моод о Л. Н. Толстом // «Минувшие годы». 1908, сентябрь. С. 97–98.
В поэзии Толстому вообще очень трудно угодить. Зачем, спрашивает он, люди затрудняют ясное выражение своих мыслей, обращаясь к такой сложной форме, заставляющей подбирать не те слова, которые лучше всего выражают мысль, а те, что диктуются рифмой и размером? Если то, что мы хотим сказать, можно выразить в трех словах, зачем использовать пять? Если одно или два добавленных слова устранят возможность неправильного понимания, почему не добавить их? Люди написали в стихах много ценного, но в большинстве случаев они могли выразить то же самое и гораздо лучше в прозе. А как много никчемной чепухи читается только благодаря мастерству выражения!
Сходным образом дело обстояло и с красноречием. Однажды один из гостей Толстого заговорил об обаянии красноречия. «Да, – заметил Толстой, – но какая это опасная вещь? – и рассказал о том, как слушал в суде одного прославленного адвоката и как трудно было ему под влиянием продажного красноречия юриста остаться при своем мнении ‹…›.
Толстой слишком правдив, чтобы не сказать тем, кто советуется с ним, своего действительного мнения об их произведениях, и вместе с тем слишком деликатен, чтобы обидеть их; так как его требования по отношению к самому себе и по отношению к другим очень высоки, он часто оказывается в затруднительном положении.
Помнится, однажды в Ясной Поляне он вышел к чайному столу, выставленному под открытым небом, и рассказал о своей встрече с одним старым отставным чиновником, который показал ему в кабинете свою длинную поэму. Толстой попросил его прочесть несколько стихов и, рискуя рассердить старика, вынужден был сказать ему, что он написал ужасный вздор. И действительно, судя по отдельным отрывкам, которые Толстой, смеясь, процитировал на память, стихи были из рук вон плохи. К счастью, посетитель оказался человеком довольно спокойным и только заметил: «Не может быть! Ведь я сочинял ее десять лет, и она так мне нравилась!» Он тут же распрощался и уехал, очевидно, нисколько не расстроенный приговором, вынесенным его детищу ‹…›.
Как-то раз я спросил Толстого, чем, по его мнению, объясняется то, что Шекспира почитают величайшим из писателей во всех странах мира, в том числе и в России. Толстой объяснил это тем, что «образованное стадо», не имея ясного представления о цели и назначении жизни, весьма способно от души восхищаться писателем, близким ему в этом смысле, то есть писателем без основополагающего принципа, определяющего его отношение к миру. Своей великой славой Шекспир обязан тому, что он – художник больших и разнообразных способностей, но еще в большей степени тому, что он разделяет со своими почитателями одну великую слабость: у него нет ответа на вопрос: «В чем смысл жизни?» [325]
325
Отношение Толстого к творчеству Шекспира имеет длительную и сложную историю, исполненную сомнений, внутренней борьбы со своим исключительным, субъективным, но, как потом оказалось, устойчивым и неколебимым взглядом: «Не согласие мое с установившимся о Шекспире мнением не есть последствие случайного настроения, или легкомысленного отношения к предмету, а есть результат многократных, в продолжение многих лет упорных попыток согласования своего взгляда с установившимися на Шекспира взглядами всех образованных людей…» Толстой в течение пятидесяти лет упорно обращался к Шекспиру, читал и перечитывал его в оригинале и в лучших по тому времени переводах; придирчиво изучал природу шекспировских характеров, драматических коллизий, и особенно – язык, языковую стихию созданий Шекспира. Неприятие его творчества сменялось временным «примирением». «Вчера вечером много говорил Левочка о Шекспире и очень им восхищался; признает в нем огромный драматический талант», – записывает С. А. Толстая 15 февраля 1870 г. Но к этой записи вскоре последовало дополнение: «Хвала Шекспиру была кратковременна, в душе он его не любит…» В своей мемуарной книге о Толстом Бунин приводит любопытные воспоминания Е. М. Лопатиной: «Однажды он сказал про Шекспира: „Мои дети его совсем не понимают,
Первые «парадоксальные» высказывания Толстого о Шекспире относятся еще к середине 1850-х годов. Первоначально неприятие Шекспира было вызвано мятежным чувством протеста против непререкаемых авторитетов, общепризнанных истин; этим чувством «ниспровергателя» были продиктованы порой и резкие высказывания Толстого о творчестве Гете, Бетховена, Баха, Вагнера.
В конце жизни, у позднего Толстого, отрицание Шекспира сложилось в целую философскую систему, связанную с его общими взглядами в годы духовного перелома. Знаменитый критический этюд Толстого «О Шекспире и о драме» (1904) есть по существу прямое продолжение трактата «Что такое искусство?». В основу поэтики Толстой ставит прежде всего нравственный, этический критерий. Шекспир «не укладывался» в нравственное учение Толстого. Мысль, отмеченная мемуаристом, соотносится с одним из положений, высказанных в заключении VI главы, где содержание пьес Шекспира определяется Толстым как отражение «пошлого миросозерцания, считающего внешнюю высоту сильных мира действительным преимуществом людей, презирающего толпу, то есть рабочий класс, отрицающего всякие, не только религиозные, но и гуманитарные стремления, направленные к изменению существующего строя» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 35. С. 258).
Казалось бы, что может быть общего между Шекспиром и «Review of Reviews»? Однако в основе оценки Толстым этого журнала, данной им еще в 1897 году, лежит все та же концепция потребности человека в какой-то одной направляющей идее, пронизывающей произведение; при этом Толстой совсем не задавался целью сравнить «Review of Reviews» с другими журналами того времени, а скорее стремился показать, чего мы должны требовать от хорошей литературы. Один из гостей Толстого сказал, что «Review of Reviews» всегда вызывает у него головную боль, Толстой тут же ответил, что таким же образом журнал действует и на него, хотя он до сих пор не отдавал себе в этом отчета [326] . Мешанина фактов и всевозможных мнений, не пронизанных какой-либо последовательно проводимой идеей, вызывает умственное утомление. Читая даже оригинальные статьи, время от времени появляющиеся в журнале, невозможно разобраться в этой смеси патриотизма и христианства, тянущих каждый в свою сторону и считающихся одинаково похвальными. Совместны ли любовь к свободе и восхваление самодержцев? Любовь к миру и желание видеть карту Африки, окрашенную в красный цвет?…
326
«Review of Reviews» – английский ежемесячный журнал, пользовавшийся большой популярностью в Англии, издавался в Лондоне В. Стэдом. В журнале систематически публиковались подборки из английской, американской и европейской периодики. Отрицательный отзыв Толстого о журнале содержится в письме В. Г. Черткову от 11 марта 1897 г. Под впечатлением чтения журнала Толстой оставил следующее замечание в записной книжке 5 января 1907 года: «Читал „Review of Reviews“, обзор всей жизни мира. Какие жалкие, обманные, лживые, дурные интересы!» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 56. С. 178).
Среди авторов, которые оказали большое влияние на Толстого или показались ему сколько-нибудь значительными, следует упомянуть Ж. – Ж. Руссо, Стендаля, Прудона, Ауэрбаха («Schwarzw"alder Dorfgeschichten» [327] ) и Шопенгауэра.
Толстой внимательно следит за всем, что выходит в свет на иностранных языках (особенно за короткими, ясно изложенными оригинальными работами, которые следовало бы, по его мнению, перевести на русский язык). Сплошь и рядом отобранные им книги не разрешают печатать в России. Если работа уже переведена, на пишущей машинке делается несколько копий и произведение распространяется в ограниченном количестве экземпляров. Таким образом предупреждается возможность того, что полиция полностью уничтожит его (а она часто обыскивает квартиры людей, подозреваемых в пропаганде толстовства), и к тому же оно может быть напечатано в любой момент, как только цензура в России ослабит свою мертвую хватку. Несмотря на деятельность тайной полиции, которая выслеживает его друзей, высылает их, конфискует их бумаги, произведения, рекомендуемые Толстым, как правило, удается перевести на русский язык. Так было и с двумя работами, о которых пойдет речь ниже.
327
«Шварцвальдские деревенские рассказы» (нем.).
Очерк Торо «Гражданское неповиновение» Толстой выбрал как лучшее из всего созданного этим писателем. Великое достоинство этого очерка состоит в ясном утверждении человеческого права отказываться от подчинения или от какой бы то ни было поддержки правительству, которое поступает безнравственно… [328]
«Анатомия нищеты» Д. К. Кенворти [329] , маленькая книжка по экономике, очень понравилась Толстому ясностью и лаконичностью изложения, глубоким проникновением в суть дела. Он считал, что последующие произведения Кенворти, хотя в них было много полезного, далеко уступают этой книге.
328
Г. Торо, американский писатель и поэт, проповедовал идеи, близкие Толстому, о необходимости опрощения и физического труда. Поводом для создания очерка «Гражданское неповиновение» («Essay on Civil Disobedience») послужил Торо его арест за отказ от уплаты подушного налога. В переводе на русский язык очерк Торо был напечатан в 1898 г. в сборнике «Свободное слово» под ред. П. И. Бирюкова. Многие мысли Торо помещены в «Круге чтения» (1904–1908) Толстого и в «Пути жизни» (1910).
329
В марте 1894 г. Толстой писал Д. Кенворти о его книге «Анатомия нищеты. Общедоступные чтения по экономике»: «С большим интересом прочел вашу „Анатомию нищеты“ и, раньше чем получил ее от вас, я достал эту книгу у одного книгопродавца и дал перевести ее на русский язык» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 67. С. 62). В 1900 г. Толстой, по просьбе Кенворти, написал предисловие к третьему английскому изданию этой книги. Личная встреча с Кенворти в мае 1900 г. подтвердила первые отрадные впечатления. «У него много очень хорошо и прекрасно выраженных им мыслей» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 88. С. 196), – писал Толстой В. Г. Черткову.