Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
Шрифт:
Хоронили Михаила Михайловича — в Сестрорецке. Хлопотали о литературных мостках — не разрешили.
Ехали мы в автобусе погребальной конторы. Впереди сидел Леонтий Раковский. Всю дорогу он шутил с какими-то дамочками, громко смеялся. Заметив, вероятно, мой брезгливый взгляд, он резко повернулся ко мне и сказал:
— Вы, по-видимому, осуждаете меня, А. И. Напрасно. Ей-Богу. Михаил Михайлович был человек веселый, он очень любил женщин. И он бы меня не осудил.
И этой растленной личности поручили «открыть траурный митинг» — у могилы. Сказал он нечто в этом же духе — о том, какой веселый человек был Зощенко, как он любил
Следующий выступал с большой речью — Н. Ф. Григорьев. Он рассказал собравшимся о том, какой Зощенко был интересный, своеобразный писатель. Осмелев, Н. Ф. сообщил даже, что ему «посчастливилось работать с Михаилом Михайловичем». Все решили, что Зощенко редактировал Григорьева. Оказывается, наоборот, — Григорьев, будучи редактором «Костра», редактировал рассказ Зощенки.
— Работать было легко и приятно. С молодыми иной раз бывает труднее работать.
Стиль был выдержан до конца.
По просьбе кого-то Григорьев соврал, сказав, что хоронят М. М. в Сестрорецке — по просьбе родственников.
_____________________
На кладбище приехало много народа, пожалуй, больше, чем на панихиду. Из москвичей я узнал Д. Д. Шостаковича, Ю. Нагибина.
Не раз в этот день вспоминали мы с друзьями Конюшенную церковь, вагон для устриц [196] и пр.
Но на кладбище хорошо: дюны, сосны, просторное небо. День был необычный для нынешнего питерского лета — солнечный, жаркий, почти знойный.
196
А. С. Пушкина отпевали в Конюшенной церкви, а гроб с телом А. П. Чехова перевозили в Россию в вагоне для устриц.
Вы пишете: «Какая это потеря для нашей литературы!» Зощенко был потерян для нашей литературы 12 лет назад. Он сам это понимал. Еще тогда, в 48 году, он сказал Жене Шварцу:
«Хорошо, что это случилось сейчас, когда мне уже исполнилось 50 лет, и я сделал почти все, что мог сделать».
И все-таки очень горько было — и читать эти холодные казенные слова в узенькой черной рамке, и стоять у свежего холмика на кладбище, и снова ехать в город, где уже нет и не будет Михаила Михайловича.
_____________________
Не думал я, что так много напишу Вам, дорогая Лидочка. Но мне самому захотелось — хоть кое-как, хоть нескладно, а рассказать обо всем этом.
Надеюсь, что в ближайшие дни смогу прислать Вам свои заметки о редактуре.
Дорогой Алексей Иванович. Спасибо Вам за письмо. Словно я сама побывала в тот день в Ленинграде и в Сестрорецке и проводила Михаила Михайловича, и слушала все то, что через десятилетия будет с презрением пересказываться в учебнике литературы. А Ваше письмо войдет, конечно, в соответствующий том «Литературного Наследства» и в комментарий к последнему тому собрания сочинений (не говоря уж о собрании Ваших собственных писем) Михаила Михайловича (не говоря уж о Собрании Ваших собственных сочинений).
Дорогая Лидочка, посылаю часть моих пометок [197] . Окончание
Что слышно с «Солнечным веществом»? Выйдет ли? Удалось ли? А «Малеевская повесть» [198] — сделали ли Вы то, что собирались сделать?
197
К письму приложены заметки А. И. Пантелеева о редактировании (машинопись, 13 стр.).
198
Подразумевается «Спуск под воду».
Дорогая Лидочка!
Тронула меня Ваша телеграмма [199] . Большое спасибо, что вспомнили обо мне в трудные для Вас минуты. Только напрасно Вы обозвали меня «живым классиком». Думаю, что именно эти слова Вашей телеграммы натолкнули на мысль работников Сестрорецкого телеграфа тоже поприветствовать меня. Впрочем, милая их телеграмма, подписанная: «ваши читатели работники телеграфа», по-настоящему меня растрогала.
199
22 августа А. И. Пантелееву исполнилось 50 лет.
А начальство наше — в лице Соболева, Сартакова и какого-то неизвестного мне Шишова — поздравило меня предельно сухо, что меня, конечно, не должно огорчать, как не должно радовать, что тепло и задушевно привечали меня Чевычелов, Пискунов, Максимова, Компаниец и прочие ненавистники и гонители мои.
Вообще странные бывают на свете вещи. Лесючевский прислал мне дружескую и уважительную телеграмму, а на письмо мое — относительно «Республики Шкид» — так и не ответил. А уже месяц прошел, с лишним, как я ему написал.
Дорогой Алексей Иванович. Вы сделали — и в такое трудное для Вас время — для моей книги больше, чем кто-либо; больнойпереписывали, вспоминали, стучали на машинке и снабдили меня материалом, которому цены нет.
Страницы Ваших писем о редакторе (те, где Вы характеризуете тупицу) так совпадают с моими черновиками, что мне было жутковато читать.
Спасибо Вам.
Дорогой Алексей Иванович. Как раз я собиралась Вас окликнуть, когда получила Ваше милое письмецо.
Очень меня ударила смерть Заболоцкого [200] . И подумайте: все его друзья молодости уже умерли: Шварц, Хармс, Введенский. Он был последним на этом кусте, весь куст — вырыт.
200
Н. А. Заболоцкий умер 14 октября 1958 г.