Лаберилльская Пудра
Шрифт:
— А регенерация? Почему он на протезе?
Аркас развёл руками:
— Это же Сонгры, Аталина! Какая регенерация? У них яд такой, что…
— А потом?
— А что потом… Улетели ни с чем. Твой отец вроде в катакомбы сам свалился. А может, сбросил его кто… Не знаю. Потом был другой рейд. ТОТ САМЫЙ. Потом регион выселили. Знаешь, что такое " выселили"? Ну вот и все. Мы все знали, что у Нера дети остались. Твоего брата сразу нашли. А тебя… Где тебя прятали, Аталь?
— У
— Так. Ещё он " пудренный " был. А " пудренники " нам без надобности. Потом, перед " выселением " региона, Корделл узнал, что Рэйз тебя в Красный Дом отвёз. К Иноне. Откуда узнал — неизвестно. Вот он и решил тебя взять в приманки. Чтоб отомстить, поиздеваться, что ли? Я отговаривал его. Но он когда кого слушал? Вот, собственно, и все. Скажешь Корделлу, что знаешь?
— Нет. Не скажу. Не хочу.
…Аталина подтянула под себя ноги.
" Я должна его ненавидеть. И он должен меня ненавидеть. Где логика, где правильность в этом дурацком мире? Мы враги, истинные враги, мы должны желать только одного — разорвать друг другу глотки! Вместо этого… "
Она сделала над собой чудовищное усилие, чтоб не завыть и не заплакать. Просто уткнулась лицом в колени и закрыла голову руками.
И, когда Аталине показалось, что она вроде как даже и успокоилась, и задремала…
На плечо ей легла родная жёсткая ладонь.
— Ты чего без света, маленькая?
Без света… Где ж его ещё взять, этот свет, когда всю жизнь живёшь в потёмках?
Знать бы ещё, как он выглядит…
Глава 28
Когда Рэндар нашёл пару свою — свернувшуюся, спеленутую страхом и болью от воспоминаний, унёс на руках наверх. И там, в темноте спальни, под шорох дождя и треск поленьев в камине, поцелуями, ласками и неумелыми уговорами осторожно и долго вынимал из её сердца осколки мыслей, иглы опасений. Залечивая, зацеловывая раны… Свежие, они затягивались без следа. Со старыми же, заросшими грубыми, морщинистыми рубцами, пока ещё ничего нельзя было сделать. Если только… иссечь старый рубец? Иссечь, обнажая нежную, живую плоть. А после — гладкими нитями, аккуратными швами…
Это больно. Поскольку никогда не знаешь, насколько глубоко проросла рубцовая кожа нитями нервов. До какого уровня можно тронуть?
Он не знал. И не стал трогать… Памятуя, сколько боли уже причинил ей и, возможно, причинит ещё, не стал… Ругая себя последними, самыми грязными словами, недоумевал — отчего же он вырос таким, Небиллову мать, эгоистом?! Носился столько лет со своей болью, как брюхатая баба с пузом, лелеял и оберегал, возводя стены и заборы? Как святыне молился прошлому? Даже уже зная Аталину, думал о мести неоднократно и зло… Кому мстить собрался? Пустоголовой, запуганной дурочке? Да она и понятия не имела до этой поры ни о чем… Когда Сонгры рвали на части его семью, эта синеглазая заноза ещё пускала пузыри и мочила пелёнки, не мечтая ни о чем, кроме мамкиной сиськи! Она не при чем. А он, вместо того, чтоб целовать своё горе в задницу, хоть раз бы подумал — как она, его девочка живёт со своим? Что ей
— Все будет хорошо, Аталь, девочка моя… — говорил тихо он ей в волосы, растрёпанные и пахнущие ванилью и какими то гадкими сладкими духами — У нас все будет хорошо. Мы проживем долго, очень долго. Когда ребёнок подрастёт, мы куда — нибудь поедем… Правда, особо нечего смотреть в Лаберилле, но все равно кое — что есть. Можно на Монаагский остров, у меня там дом… Правда, остров одно название: так, кусок земли в Монаагском море, но там красиво. Холодно бывает, зато тихо. Хочешь?
Она кивнула. Она даже и не слышала, что говорит Корделл… Просто голос. Ей нравилось слушать голос.
— На Белые Горы можно… Но это по воздуху, Аталина. Я не знаю, как ты… Сможешь, нет? Наверное, лучше не надо. Да, не надо. Можно вообще по карте посмотреть. Можно в Инфоцентре… Сама выберешь. Куда захочешь, туда и поедем. Я тебя запер в Ронгоре! А ты тоже молчишь… Сказала бы, так давно уже…
Аталина слушала голос своего мужчины, он гладил, обволакивал, усыплял. Рука девушки лежала на груди Корделла, ладонь приятно жгло. Так бывает, когда в студёный день, зайдя с замороженной улицы, протягиваешь руки к горячей железной печке.
— Рэндар… Странная у нас семья.
— Почему? — спросил, целуя её шею — Если ты о том, что не любишь меня… Так любить пока и не за что. Я ещё ничего не сделал. Это все потом придёт. Может быть…
Он нашел рукой грудь Аталины, уже чуть налившуюся, слегка сжал. Погладил сосок пальцем.
— Маленькая, ванильная девочка… Ты пахнешь печеньем и Лаберилльской Пудрой…
Откинув мешающее покрывало, несколько секунд смотрел, жадно и внимательно на разметавшееся перед ним тело, обнаженное, чуть влажное и перламутровое. Сжал груди, поцеловал соски один и другой, немного набухшие, велюровые комочки плоти. Провёл пальцем по ложбинке вниз, к мягкому животу и ниже, к горячей впадинке меж стройных длинных ног. Аталина выдохнула и зачем — то закрыла руками пылающее лицо.
— Тебе ведь хорошо, Аталь? Хорошо со мной?
Она кивнула, не отнимая от глаз прохладных ладоней.
— Так зачем тебе любить меня? Успокойся, маленькая… Моей любви хватит на нас двоих.
В ней все кричало, ей хотелось завопить: нет, Рэндар, я тоже не могу без тебя! Не могу, не выживу… Замёрзну, замру снова. Она уже набрала в грудь воздуха, чтоб крикнуть…
" Не кричать, Аталина! У Хорсеттов прекрасный слух… Даже дыши через раз, поняла? Когда сильный ветер принесёт сладость, беги в бункер… ПРЯЧЬСЯ! И не высовывай носа, что бы ты не услышала. Поддашься — сдохнешь… "
— Да наплевать! — вдруг выдохнула так, что в груди стало больно — Сдохну так сдохну… Иди сюда, Рэндар… Иди ко мне…
Он лёг рядом, темнокожий и светящийся, возбужденный, с напрягшимися рельефными мышцами, каменными бёдрами и членом. Жёсткие пряди волос, перепутанные между собой скрывали лицо, сквозь них светились глаза — огонь, плавящий изумрудную весёлую зелень. Так горит трава во время лесных пожаров…
— Пожар мой… — прошептала Аталина, целуя его живот, вдыхая запах ягод, ветра и крови — Хищник…