Лабиринт чародея. Вымыслы, грезы и химеры

Смит Кларк Эштон

Одолеваемый омерзением и гневом, он завыл и что-то нечленораздельно забормотал, как пещерный человек, а потом поднял металлический прут, который каким-то чудом сумел не выпустить из рук, и принялся остервенело лупить по страшной голове и пасти, куда его затягивало дюйм за дюймом. Прут отскакивал от огромной упругой туши, не причиняя ей почти никакого вреда, а тем временем землянин уже оказался по пояс внутри чудовища. В момент смертельной опасности к Говарду вернулись какие-то остатки логического мышления: нацелив прут, словно рапиру, он вогнал его в гигантский сияющий глаз почти целиком и, видимо, проткнул рудиментарный орган, заменявший гадине мозг. Из глаза потекла бледная, похожая на яичный

белок жидкость, а слюнявые челюсти сомкнулись вокруг талии Говарда с почти невыносимой силой: в своей агонии животное чуть не раздавило свою жертву. Несколько минут мясистое белое тело билось в предсмертных судорогах, и Говард потерял сознание. Когда он снова пришел в себя, существо уже почти не шевелилось, а огромная пасть слегка расслабилась, и ему удалось выбраться из жуткого зева.

Пережитое потрясение довершило ментальный распад, и Говард еще глубже погрузился в примитивное полузвериное состояние. Время от времени его мозг почти полностью отключался, и он брел, ничего не ведая и ничего не помня, гонимый лишь ужасом и слепым инстинктом, который по-прежнему толкал его на поиски выхода из подземных инопланетных пещер.

Несколько раз, когда Говард пробирался через заросли грибов, ему приходилось бежать или прятаться от других змееподобных чудищ, похожих на то, что едва его не проглотило. В конце концов он добрался до крутого склона и двинулся по нему наверх. Воздух стал прохладнее, а по пути больше не попадалось ни растительных, ни животных форм жизни. Говард вяло раздумывал, почему же здесь так холодно, но никакого объяснения помутившийся разум не подсказал.

Накануне Говард раздобыл себе новый отросток светоносного гриба, который служил ему фонарем. Теперь, ощупью пробираясь по необозримому доломитовому склону, испещренному расщелинами и пропастями, он вдруг с неописуемым ужасом заметил вдалеке наверху два сияющих зеленым холодных глазка, что проплывали среди скал. Говард успел в буквальном смысле позабыть об оумнисах и их фонарях, но что-то – отчасти инстинкт, отчасти память – шепнуло ему о страшной опасности, превосходившей все то, с чем он встречался во тьме.

Говард швырнул на землю фосфоресцирующий отросток и укрылся за доломитовой скалой. Из своего убежища он видел, как двое бессмертных, облаченных в серебристые костюмы из моуффы, прошли мимо, спустились по склону и исчезли внизу среди камней. Он не знал, выслеживают ли они его, но, когда меркуриане скрылись из виду, сломя голову полез наверх, чувствуя, что от существ с зелеными ледяными светильниками нужно убраться как можно дальше.

Доломитовые скалы стали меньше, пещера сузилась бутылочным горлышком, стены сомкнулись вокруг него со всех сторон, и вот он уже пробирался по тесному извилистому туннелю. Пол выровнялся. Вскоре Говарда ослепил вспыхнувший впереди свет – такой же яркий, как солнечный. Сжавшись от страха, землянин отступил и заслонял глаза ладонями, пока не приспособился к нестерпимому сиянию. А потом крадучись, преисполненный смутными страхами и неизъяснимыми надеждами, двинулся вперед и оказался на пороге облицованного металлом громадного зала, где никого не было, но отовсюду сиял свет.

Проход туда из естественной пещеры, где стоял Говард, перегораживало что-то вроде вертикального створа, и этот створ был поднят – вероятно, теми самыми бессмертными, которых он видел внизу среди скал. Рядом стояло похожее на лодочку транспортное средство, на котором они, очевидно, и приехали. Эта лодочка и зал были ему знакомы, и теперь Говард кое-как припоминал те испытания, через которые прошел по вине оумнисов перед своим побегом во тьму.

Пол в зале слегка кренился, и Говард вспомнил, что, если пойти вверх, можно выбраться к утерянному миру и свободе. С опаской, осторожно, он звериными

прыжками поспешил туда.

Где-то через милю пол совершенно выровнялся, а сам туннель изогнулся. Говард уже не видел, что поджидает его впереди. Он выскочил за поворот так резко, что даже не успел затормозить при виде троих стоявших к нему спиной оумнисов в металлических костюмах. Рядом с ними ждала лодочка. Один бессмертный толкал огромный выходящий из стены рычаг, похожий на вымбовку от корабельного шпиля, и, словно в ответ на его усилия, медленно опускался, перегораживая проход, блестящий створ. Дюйм за дюймом полз грозный металлический занавес, грозя вот-вот перекрыть весь туннель и окончательно отрезать землянину путь к бегству.

Говард даже не подумал о том, что туннель за створом может вести совсем не туда, куда он так отчаянно стремился. Каким-то чудом былые храбрость и находчивость отчасти вернулись к нему, и он не повернулся и не бросился наутек, как сделал бы при виде бессмертных еще совсем недавно. Он понял, что должен совершить рывок, чтобы выбраться наконец из меркурианских подземелий – сейчас или никогда.

Землянин бросился на ничего не подозревающих оумнисов, целиком поглощенных своим занятием, и ударил ближайшего металлическим прутом. Меркурианин рухнул, клацнув по полу костюмом из моуффы. Второй бессмертный, толкавший вымбовку, не бросил своих трудов, а Говарду некогда было разбираться с ним, поскольку третий с поистине тигриным проворством отпрыгнул назад и наставил на него смертоносную трубку.

Огромный створ уже почти опустился – между ним и полом пещеры оставалось немногим более двух футов. Увидев это, Говард кинулся вперед в узкую щель, сначала на четвереньках, а потом и на животе, и ему удалось протиснуться под страшным металлическим занавесом.

Оказавшись на той стороне, он хотел вскочить, но обнаружил, что его что-то не пускает. Вокруг была кромешная тьма, но землянин исхитрился встать на колени и, ощупав себя руками, понял, чтo ему мешает. Опустившийся створ прищемил длинный чехол из моуффы, предназначенный для меркурианинской шпоры на правой ноге. Говард рвался на свободу, точно угодивший в капкан зверь. Костюм был очень прочным, и его крепко прижимал к земле тяжелый металлический занавес; казалось, выбраться не удастся.

А потом уже отчаявшийся Говард вспомнил, что костюм не застегнут на груди. Кое-как, с мучениями, он выбрался из костюма, сбросив металлическую оболочку, как ящерица шкуру.

Поднявшись на ноги, землянин поспешил во тьму. Фосфоресцирующую ветку он уронил, когда нырнул под створ, поэтому света у него больше не было. Босые ноги ступали по грубому полу с торчащими острыми камнями, тело обдувал ледяной ветер, холодный, точно смертоносное дыхание ледников. Проход вел вверх и местами превращался в нечто похожее на ступени, по которым Говард лез, спотыкаясь, падая и набивая страшные синяки. Потом он рассадил голову об острый выступ, торчавший из низкого потолка. По лбу и в глаза потекла теплая кровь.

Подъем делался все круче, а холод стал и вовсе непереносимым. Никто из оумнисов вроде бы его не преследовал, но Говард все равно боялся, что они поднимут створ и бросятся за ним в погоню, а потому торопливо лез дальше. Его все больше озадачивал крепнущий мороз, но здравый смысл и способность строить гипотезы совершенно его покинули. Голые руки, ноги и туловище покрылись мурашками, и Говарда колотил жестокий озноб, хотя он без устали бежал и карабкался.

Ступени стали ровнее и попадались чаще. Казалось, они уходят во тьму бесконечно; Говард постепенно приспособился к ним и шаг за шагом, ощупью продвигался вверх, лишь изредка спотыкаясь и падая. Разбитые ноги кровоточили, но от холода уже теряли чувствительность, а потому боли он почти не ощущал.