Лабиринт Данимиры
Шрифт:
Дрю и Лемуэль проявили деликатность (а может, им было не до меня) и позволили без помех изучить королевские хроники. К вечеру картина эрмитанских балов постепенно прояснилась. Некоторые детали остались непонятыми, но на них можно было махнуть рукой. Нельзя объять необъятное, и вообще со мной будет Кайлеан. Он поддержит меня, я поддержу его, и вместе мы как-нибудь справимся.
… Драконятник напоминал римский Колизей, рукою великана вырванный с корнем, то бишь с фундаментом, и вместе с изрядным куском земли вздёрнутый в вышину. Он завис над горной долиной, со дна которой поднимался голубоватый утренний парок, каменное кольцо обильно поросло зеленью, какие-то невероятно длинные цветущие лианы свешивались вниз. Большой летающий остров окружали островки поменьше;
Из Башни Кайлеан перенёс нас на небольшую площадку в скалах, отсюда начиналась одна из опасных троп наверх.
— Непосредственно в драконятник перенестись нельзя, — пояснил Кайлеан. — Меры безопасности. Сначала следует проверка на детекторе ауры, ещё нас проверят на инфекции… на магические инфекции, — уточнил он, поймав мой вопрошающий взгляд, — и по некоторым другим параметрам. Нет на свете более неуязвимых существ, чем взрослые драконы, и более чувствительных, чем неокрепшие драконята. Они могут негативно среагировать на определённую ауру… на слишком тёмную, чересчур искажённую, с дефектом или ещё какую… — И зачем-то добавил: — Ко мне у любого из наших драконов полный иммунитет. Это заложено в линию, поддерживаемую Эрминарским драконятником.
Я встревожилась.
— Дракончик может заболеть, если к нему приблизится дурной человек?
Кайлеан помедлил и произнёс:
— Дурной человек… наверное, можно и так сказать. Хотя это спорное определение, всё сложней.
— Меня тогда к маленьким пускать нельзя… — упавшим голосом сказала я. — Заболеют.
Его брови дрогнули.
— Что за фантазии?
— Это не фантазии. Я… так себе человек. Не очень хороший. У меня много прегрешений… было и есть…
Я думала о том, что порядочный человек на моём месте уже давным-давно отдал бы часть чужой пентаграммы и прекратил морочить голову её владельцу. Порядочный человек не подставляет подруг, не губит своего фамильяра, не нарушает магических клятв, не выпускает разбойников из тюрьмы, не крутит романов с несколькими молодыми людьми сразу… Правда, я уже давно раскаялась во всём содеянном, кроме, разве что, выпускания Лема из тюрьмы, тут, совершенно очевидно, всё ещё было впереди… Что ещё… Мне вдруг вспомнилась ведьма Ангелина. Я ведь брезговала ею с самого начала. Не смогла взглянуть с другой стороны и подобрать к ней ключик. Даже не попыталась. А она была детдомовским ребёнком, ожесточившимся от отсутствия родительской любви, той самой любви, которой я была одарена более чем щедро… Я вспомнила её слова про Складовский детдом — судя по всему, она выросла в ужасном месте… Потом я внезапно вспомнила Одинцова из нашей Оленегорской школы. Он хотел меня поцеловать, а я, ещё ни разу не целованная соплячка, вместо того, чтобы честно признаться в любовном невежестве, от испуга изобразила Снежную Королеву и хлестнула по нему ледяной насмешкой, и прогнала прочь, и даже потом, успокоившись, не нашла в себе сил объясниться. А ведь он мне нравился… Несколько лет потом мы постоянно переглядывались, но тут же отводили глаза…
Мысли об Ангелине и, особенно, об Илюше Одинцове — в преддверье драконятника, да ещё в присутствии Кайлеана — были так несвоевременны и дики, что я потрясла головой и спросила вслух:
— Что происходит?..
Воспоминания тут же отхлынули назад, их острота сгладилась.
Кайлеан показал на тропу, которая прямо на глазах превращалась в туннель, накрытый хрустальным куполом. Одна прозрачная пластина наслаивалась на другую, стены стремительно ограждали дорогу, делая её безопасной.
— Жаль тебя разочаровывать, но твои прегрешения сочтены незначительными. По крайней мере, в плане драконьей безопасности. Тебя проверили, всё остальное тоже в норме. Мы можем идти.
— Ты хочешь сказать, мой приступ самокопания — искусственного происхождения?
— А это был приступ самокопания?
— Нет, — мрачно сказала я, — не о бабушке я думала.
Он взглянул пристально, но расспрашивать не стал, просто взял за руку и повёл к туннелю. Признаться, я обрадовалась, что можно подержаться за Кайлеана и крепко стиснула его ладонь — на такой высоте мне ещё ходить не доводилось. Пока мы шли, я жалась к его плечу и старалась не смотреть по сторонам — хрустальные стены создавали иллюзию полностью открытого пространства. Но потом не удержалась и всё-таки взглянула.
Ах, как было страшно, но в то же время дух захватывало не только от высоты. Голубоватая дымка постепенно таяла, сиреневые скалистые вершины озарились утренним солнцем, и драконий Колизей, согретый лучами, казался уже не каменным кольцом, а золотым. Изумрудная зелень произрастала пышными купинами везде, даже на голом камне, я знала, что это значит, — магический фон благоприятно влиял на микроклимат и плодородие долины. В подобном месте выросла я сама. Внизу пестрели разноцветные крыши, наверное, там располагался посёлок, где проживал обслуживающий персонал, и тонкой светлой ниточкой поблескивала речушка.
У входа в драконятник нас встречали — две фигуры, высокая и низкая, стояли под аркой, обрамлявшей вход.
— О, смотри, Харлин с Мицци, — оживлённо сказал Кайлеан.
Главный егермейстер Харлин, с которым мы уже были знакомы, обменялся с Кайлеаном рукопожатием, а мне поклонился. Серая дракощейка Мицци бурно приветствовала Кайлеана — натянув поводок, замолотила зубчатым хвостом, заплясала на высоких лапах. Когда мы подошли совсем близко, Мицци взглянула на меня жёлтыми драконьими глазами, втянула ноздрями воздух и так же энергично как Кайлеану помахала хвостом и мне.
— Глядите-ка, Мицци меня помнит, — поспешила объявить я, подозревая, что дракощейке больше нравится красная нить на моём запястье, чем я сама. — Она же была в библиотеке? Вон, у неё зубец на гребне кривенький, я его тоже запомнила.
— Она тебя не только запомнила, но и включила в число любимчиков, — отметил Кайлеан.
— Взаимно, — засмеялась я и спросила: — Могу я тебя погладить, Мицци?
Харлин улыбнулся в ответ:
— Её хвост говорит, что вы можете делать с ней всё, что захотите. Но больше всего Мицци любит, когда делают вот так… — Он волнообразно провёл пальцами вдоль гребня на горбатой спине.
Я наклонилась и повторила его движение. Удивительно, серая шерсть выглядела грубой, но на ощупь оказалась мягкой и шелковистой. Дракощейка блаженно прикрыла глаза и замерла, издавая ноздрями тоненький прерывистый свист.
— Когда вылупление? — спросил Кайлеан, следя за движением моих пальцев.
— Есть ещё время в запасе. Но сейчас полетит радужный.
Кайлеан досадливо цыкнул.
— Ах ты ж… Я хотел показать его в самом конце.
— Мы не можем его дольше сдерживать — с вечера колобродит. Молодой, что с него взять. Ещё немного — разнесёт тут всё к хатшепсутам свинячим… простите, леди Данимира… В общем, как хотите, но радужный сейчас взлетит.
— Так идём же, — сказал Кайлеан и двинулся вперёд.
Мы вошли в полутёмную арку. Размеры драконятника были таковы, что арка тоже напоминала туннель, наши шаги и цоканье когтей Мицци зазвучали гулко. Понадобилось время, чтобы выйти в галерею, опоясывающую внутреннюю стену.
Первое, что бросалось в глаза — зияющие полукруглые дыры, расположенные ярусами по всему пространству внутренней стены. Драконьи пещеры, поняла я. Перед выходом из каждой пещеры размещались широкие помосты, и, так же как в Башне, соединялись между собой множеством переходов и лестниц. Так же как в Башне, повсюду змеились трубы, словом, антураж был узнаваемым, только масштабы оказались ещё больше. Если раньше старый драконятник казался весьма величественным сооружением, то теперь я узнала, что значит настоящее величие по-эрмитански. Королевский размах впечатлял.