Лабиринт памяти
Шрифт:
И внезапно её шаткий радужный мир разрушился.
Те невидимые стены, которые она воздвигла с таким трудом, в одночасье рухнули бесполезной грудой камней прямо здесь, под действием их зрительного контакта. Воспоминания накрыли волной неизбежности, пробрались под кожу, высосали всё то светлое, что было в ней всего минуту назад. И наступила тьма, которую она уже была не в силах разогнать.
Гермиона оказалась в коконе оглушающей боли, которая жалила воспоминаниями о его губах, словах, прикосновениях. Всё вокруг словно замолкло, и казалось, весь шум ярмарки, заливистый
«Ты не в силах что-либо изменить. Поменять то, что зашло слишком далеко, невозможно. Как бы ты ни пыталась уйти, ты вернешься к тому, с чего всё началось. Это будет всегда в тебе и в нём, как же ты не понимаешь. Ничто вам не поможет…»
Внезапно слова цыганки обрели для Гермионы новый смысл.
И она разозлилась.
Она поняла, что не готова просто так покориться судьбе, упасть под тяжестью свершенных ошибок, не готова вечно прятаться и убегать от болезненных воспоминаний, и уж точно, не готова возвращаться к тому, «с чего всё началось».
Она готова бороться, готова встать и идти дальше, и плевать она хотела на то, что поддалась на какую-то минуту ошеломляющему безумству.
Это было в первый и в последний раз. В первый и последний раз, слышишь, Малфой?
Гермиона гордо вкинула голову, улыбка растаяла на её лице, а взгляд наполнился такой решимостью и ожесточенностью, что Драко наверняка это почувствовал.
«Я не сдамся, Малфой, и мне всё равно, что ты об этом думаешь», - словно говорила она, мысленно обращаясь к нему.
И он еле заметно ухмыльнулся, слегка вскинув бровь и опустив подбородок.
«Посмотрим, Грейнджер», - читалось в его вязком взгляде, таком темном и опасном, что Гермиону передернуло.
И в этот миг Рон опустил её на пол, загородив собой весь обзор. Внезапно все звуки, голоса, смех, всё вернулось и оглушило Гермиону, словно кто-то включил на максимум громкость огромного проигрывателя. Она какое-то время ошеломленно стояла на месте, а к ней постоянно подходили какие-то люди, говорили ободряющие слова, хлопали по плечу. И лишь выйдя из оцепенения через минуту, она, пробравшись сквозь небольшую толпу волшебников, посмотрела на то место, где только что видела Малфоя.
Фонарь уныло освещал небольшой клочок земли, который был пуст.
***
Драко понял, что сошел с ума.
Сегодня днём, когда он увидел очередное дурацкое письмо с символикой магнолии, когда открыл его со смесью злобы и отвращения, когда прочитал то, что было в нём написано, он подумал, что над ним кто-то издевается. Соблазн послать всё к черту ещё никогда не был столь велик, как в тот миг, когда он яростно сжимал в кулаке жалкий клочок бумаги, бывший когда-то аккуратным листом.
В конце концов, это так просто, просто взять и не прийти в нужный час в назначенное место. И вся проблема будет решена: его моментально депортируют и он уже никогда не сможет появиться на этом грёбаном курорте вновь. Но что будет, когда узнает Эл?!
Драко мысленно смаковал мысль о том, как сразу уничтожатся все причины для беспокойства, если он просто уберется к чертовой матери из этого ада, где он, казалось, теряет всё своё самообладание, всю способность разумно мыслить и просто перестает, на хрен, действовать и поступать так, как поступают Малфои.
«Никогда никого не жалей, никогда не выдавай своих эмоций, никогда не заводи дружбу с теми, кто тебе не выгоден, никогда не впускай в себя жалость, жалость – для слабаков, никогда не связывайся с гразнокровками и предателями крови…»
Драко горько усмехнулся, вспомнив эти слова Люциуса, которые отец ему повторял, словно мантру, с того момента, как ему исполнилось пять.
Интересно, что бы ты сказал, Люциус, если бы узнал, что я нарушил большинство твоих чёртовых «никогда», лишь находясь на этом курорте?! Что бы ты сделал, отец, узнав, что твой сын, из которого ты так старательно пытался вылепить лучшего слугу для своего Господина и воспитать настоящего Малфоя, спутался с грязнокровкой, позволил себе желать её?!
И Драко почти хотел извиваться от бешеной боли под воздействием «круцио», хотел чувствовать, как кровь брызжет из его тела, как ломаются кости с характерным хрустом, как он медленно умирает в адовых муках, неся наказание за то, что ослушался, что предал всё то, чему его учили долгие годы.
Только бы не желать её.
– Чёртова шлюха Грейнджер!
– вслух выплюнул Малфой и яростно пнул попавшийся ему под ноги стул, от чего тот отлетел к противоположной стене и с треском сломался.
Взгляд Драко потемнел от злобы.
Он, наконец, понял. Это она была во всем виновата, она его спровоцировала, да, спровоцировала на всю эту херню! Порхая совсем рядом с этими своими дурацкими глазами, волосами, губами, одеваясь так, что у мертвого встанет, не то, что у него, находящегося к ней так близко, что можно было легко вдохнуть это сладкое грязнокровное зловоние, исходившее от её кожи.
Она сама всё начала, когда ещё в самый первый день страстно прижималась к нему, терлась своей грёбаной грудью о его тело, и это было лишь начало её действий, ведущих к его разрушению. И потом, эти взгляды, её хренова способность постоянно попадаться ему на глаза, её движения в танце, которые заставляли его представлять, какова она в постели, её манящие открытые губы, её жалящий язык…
Во всём была виновата Грейнджер, от начала и до конца.
И с этой мыслью, хрен знает почему, ноги сами привели его к той проклятой двери.
– Проходите быстрее, синьор, мы уже почти начали, - как только он вошел вовнутрь, приветливо улыбнулась ему Мария, показывая на то место, где – по её мнению – он должен был стоять.
Да, Драко понял, что сошёл с ума в тот момент, когда осознал, что вновь находится в танцевальном зале и, следуя указаниям итальянки, теперь направляется прямиком к Гермионе Грейнджер.