Лабиринт
Шрифт:
В это время сиамская кошка, внучка той, что сидела за окном йогини, а, может, та же самая, вернувшаяся из странствий по другим мирам, молча бежала по Орехово-Борисово. Но ведь, как известно "Молчаливая кошка опаснее мяукающей", так как "Мягкие лапки, а в лапках- цап-царапки"!
Темнота ночи лишь немного разбавлялась светом уличных фонарей и фарами проезжающих машин, так, если бы в черную краску добавлять и добавлять желтую. Тьма не просветлится, а так: помутнеет немного. На этом тусклом фоне кошка выглядела почти тенью, или, скорее, призраком. А, может, она уже и была им? Периодически в этой ночной мути фосфорилировали бело-желтым цветом ее глаза на узкой мордочке. На самом же деле, это было животное с короткой белой
–Разбрелись возле тихой реки
Васильки, васильки, васильки.
Была это приличная, домашняя кошечка, которой место совсем не на предрассветных зябких московских улицах, а у хозяйки в ногах под одеялом с игривым пощекотыванием их всем теплым нежным тельцем точно перед звонком будильника или на коврике, куда ее могли согнать, если хозяйка спала не одна. Еще ее могли оставить на коврике, если госпоже не надо было рано вставать, что, учитывая образ жизни, встречалось не так уж редко. Тогда кошечка с чувством собственного достоинства ждала: когда же хозяйка откроет глаза, чтобы можно было заскочить на кровать.
Поэтому после пробуждения открывание глаз женщиной было смерти подобно: либо лежи, прикрытая ресницами, либо изволь соблюдать обоюдно установленные, вмести с кошечкой ритуалы. Сиамка же была потомком кошечек восточных принцесс и к ритуалам относилась весь серьезно. А они, эти ритуалы, были обоюдно выставлены и завоеваны как войной, так и переговорами и даже скреплены кровью двух равных по темпераменту существ: женщины и кошки… Домашнюю питомицу она не царапала и не кусала, не вампир все же: это совсем другая сказка! Последняя обожала хозяйку нежно, почти сексуально и лишь несколько раз за совместное пребывание, да и то, когда была глупым котенком, выпускала коготки. Но сейчас кошка бежал по предсумрачному городу, увязая в предрассветной мгле…
Утренний ритуал у женщины и мурлыки заключался в том, что когда хозяйка открывала свои глаза, которые у них двоих были почти одинакового, и именно василькового цвета, животное, до этого неподвижно сидевшее и смотревшее ей прямо в лицо, одним прыжком, с победным кличем запрыгивало на кровать. При этом несколько раз подпрыгивала на одеяле, прикрывающем нежную женщину, и иногда, особенно если, это на голом теле была только простыня, сиамка могла выпустить коготки, а представительница прекрасного пола визжала и сбрасывала ее на пол, но "Любишь кошку – люби и ее когти"!
Если переждать эти несколько прыжков, а женщине так хотелось понежиться в полудреме, кошка подползала, нет, скорее подныривала под руку, даже не прося ласки, а как опытная обольстительница, ласкаясь сама. Затем она спрыгивала на пол. Тогда надо было идти на кухню, вынимать их холодильника с вечера размороженную мойву, так как никакие «Кити-кет» или какие-то другие новомодные штучки не проходили. Нежная кошечка становилась хищницей. Со страшным, даже каким-то злобным внутриутробным урчанием сиамка отрывала головы и складывала их в одну кучку, а тушки – в другую… Ее хозяйка долго не могла понять секрет этой кулинарной разделки: ведь головы поедались, как и тушки, иногда даже поочередно с ними. Затем догадалась. – Срабатывал древний, программированный в какой-то паре ген инстинкт рыболова: словив рыбку, необходимо было ее обездвижить, чтобы она не уплыла обратно в ледяной ручей. Может, он до сих пор бежит по камням чужой страны, бывшей для предков кошечки родиной.
На маленькой кухоньке московской "панельке", которые скоро пойдут под снос, она методично отдирала головы уже давно мертвой рыбки, принесенной из "Пятерочки", которая всегда невдалеке от дома и даже выручает. Инстинкт, закрепленный веками. Как много мы сами делаем, подчиняясь ему, не думая даже о его целесообразности в уже изменившейся жизни! Чего же раздражаться на маленького зверь за перепачканный пол, по которому уже нельзя пройтись босиком! И чего ругаться, ведь: "Доброе слово – и кошке приятно".
Приходилось, поджал ноги на табуретке, дождаться конца трапезы, в противоположном случае сиамка могла еще понести прятать свою добычу в соседнюю комнату и, увы, затем забыть про нее, и тогда в дома будет противно вонять! Под жестким наблюдением, иногда уже нехотя, съедалось все. Кошечка уже знала из опыта, как и хозяйка из своего: если оставить – рыбка будет выброшена, как не рычи. В следующий раз дадут меньше.
Иногда церемониал сокращался: хозяйка вскакивала немедленно, как только открывала глаза, быстро выдавала рыбку. В секунды, иногда даже без душа, совершала утренний туалет. В чашку насыпала "Черную карту", заливая кипяток из «Тефали». Кошка не возражала и не приставала. Она знала: вечером властительница придет, уставшая и больная, надо будет долго и осторожно утешать, вылизывать и врачевать ее, в конечном этапе ложась на сердце. Квартировладелица уснет, тревожно ворочаясь во сне. Потом будет тяжело кошечке, передавшей ей свою энергию. Но таковы правила общежития: надо быть полезным друг другу.
Кошка была совершенно необыкновенной. Когда хозяйка за столом что-то рисовала, животное обычно сидело прямо на его поверхности и, не шевеля даже ушами, быстро-быстро водила глазами вслед за появляющимися на бумаге линиями, кругами и квадратами. И чем быстрее, разойдясь, работала женщина, тем стремительнее бегали громадные лиловые радужки глаз, тем шире расширялись желтоватые зрачки и начинал мерцать совсем уже таинственный, неизвестно откуда взявшийся желтоватый огонек. Споткнувшись на какой-то своей недопонятой мысли, будто натолкнувшись на неведомую стену и перестав задерживать дыхание, художница смотрела на маленького серебристого барса, зрачки у обоих уменьшались и они улыбались друг другу.
Еще кошка любила сидеть у старинного, непривычного в современной квартире, зеркала. Оно было такое большое, что хозяйка поставила его на пол. Антиквариат, достигая низкого потолка "панельки", ухолил куда-то на верхние этажи, а, может, в небо. Наверное, его поверхность была очень качественной, потому что оно не потускнело от времени, не покрылось мутными, как он пара в ванной, пятнами, на нем не появились паутинки морщин. Рама была тоже добротной, из какого-то темного, плотного дерева, резная. Правда, ее молодая женщина сама уже реставрировала, осторожно сняв старый лак и покрыв новым. И именно возле него любила вертеться кошка. Она подходила и плавно поворачивалась то одним боком, то другим, недовольно косясь на соперницу. Затем начинала грозно выгибать спинку и постепенно шерсть на ней становилась дыбом. Видя, что зверь в зазеркалье на это не реагирует, сиамка начинала замахиваться лапой, но не трогала стекло. Наверное, она слишком много знала о Зазеркалье!
У них была совместная страсть к прогулкам к пруду. Рядом островками росли старые яблони, сохранившиеся с тех времен, когда здесь были сады, а не микрорайон. Однако в основном зелень состояла из декоративных деревьев. Недалеко от одного из водоемов была отреставрированная церковь. Утром и вечером колокольный звон плыл над водой. Было так хорошо, так спокойно, так благостно. Чувствовалось, что между небом и землей есть какая-то связь, осуществляемая через этот звук, наполняющий пустоту и заполняющий все вокруг. Изучены уже микроволновые колебания клетки и, наверное, этот колокольный звон эмпирически подходит к этим колебаниям, ведь не зря даже неверующий человек поражается гармонии этого звука.