Лабиринты души
Шрифт:
Когда я вышел от Блонделен, все, что произошло со мной, показалось мне каким-то бредом. Спустя короткое время солнечный свет, шум города, оклики знакомых почти убедили меня в этом. «Наваждение», — решил я, боясь опять прикоснуться к странному миру фантазий, в который ввела меня ведьма. Но прошло несколько дней — и реальность отступила. В сердце тягостно разгоралось желание увидеть мою грезу. Я помнил, что сказала на прощанье Блонделен: «Ты сможешь встречаться с ней только у меня, пока не пробьет срок!»
Недолгой была борьба со страхом безумия, я только посмеялся над своей решимостью не подходить близко к порогу Блонделен. Сладкая отрава проникла в мое сердце, и я не смел назвать ее любовью.
Вновь и вновь возвращался я к своей возлюбленной,
Тайная ревность к карточным королям, обладавшим властью над ней, исчезала, когда я видел ее строгое и целомудренное достоинство в отношениях с собратьями. Но срок! Что значили слова ведьмы о сроке? Я чувствовал все большую потребность увести свою возлюбленную прочь из этих стен, туда, к морю и солнцу, чтобы она разделяла каждое мгновение моей жизни.
— Убей червонного валета, место которого ты занимаешь! — сказала Блонделен, когда я обратился к ней за разъяснением.
— Каким образом?! — воскликнул я.
— На турнире.
— Но ведь я и копья держать не умею!
— Возьми факел и сделай то, что я скажу тебе, — ответила ведьма.
И через день, когда весь город спал, я мчался с копьем наперевес навстречу всаднику, закованному в сталь. Сама смерть глядела на меня из прорезей его опущенного забрала. Но это казалось мне игрой, и я не чувствовал страха. Увернувшись от удара, я вдруг выхватил тлеющий факел и поднес его к плащу рыцаря.
Всегда тихи и еле слышны были голоса карточных людей, и я не думал, что они вообще способны к чему-то большему, но тут дикий, оглушительный, отчаянный крик разорвал безмолвие улиц. С ужасом я осознал, что дуэль была настоящей и что голос принадлежал живому существу, не бумажному.
Блонделен встретила меня у порога, губы ее дрожали.
— Боюсь, сынок, тебе придется срочно ставить паруса, если ты хочешь сохранить свою даму. Карты разгневаны твоей победой, и я не властна над ними. Они готовы погибнуть, но отомстить тебе…
Мы бежали. Год, показавшийся неделей, одарил меня счастьем, о котором я не смел и мечтать. Я жил одним дыханием со своей возлюбленной. После того как мы покинули жилище Блонделен, мир реальности принял нас и дал вкусить всех радостей, которые только были возможны.
Помимо всего прочего, я стал подозревать, что Блонделен все-таки заморочила мне голову своей страстью к тайнам. Из некоторых бесед со своей подругой я вынес впечатление, что ее происхождение отнюдь не так волшебно, как представляла ведьма. Не желая рассеивать очарования сказки, я все-таки нашел объяснение случившемуся. Моя возлюбленная искала меня с той же настойчивостью, что и я ее, и это привело ее к Блонделен. Старая гадалка заставила ее надеть костюм дамы червей так же, как меня наряд валета. Все, что следовало за этим, уже без труда можно было отнести к миражам. Безоблачным стояло над нами небо, — но вот тень Рока пересекла мой путь.
Как-то возвращаясь к дому, я свернул в таверну, где встретил своего старого приятеля. Мы выпили за встречу, и я захмелел. Когда разговор стал иссякать, он вытащил колоду карт.
— Ты говорить, тебе повезло в любви? Давай проверим твою удачу в картах.
С тех пор как я покинул дом Блонделен, игра перестала меня интересовать, тем более что тайный страх мести за червового валета преследовал меня. Но демон-искуситель подтолкнул меня, и я согласился сделать ставку.
Счастье, оказывается, не покинуло меня. Я легко обыграл своего партнера. Несколько людей, бывших в таверне и привлеченных игрой, предложили мне продолжить с ними. Вновь и вновь я выигрывал, но глупое тщеславие мое не могло удовлетвориться. Я пил вино и почти не глядя тасовал колоду.
Внезапно удача мне изменила. Мой противник, молодой человек, скрывавший свое лицо, поднялся с места. Он сдал все карты, а в моих руках еще оставалась одна. Я проиграл и в бешенстве порвал оставшуюся карту… В обрывках ее мелькнуло лицо моей возлюбленной, дамы червей.
— Я отомщен, — шепнул мой противник, склоняясь
Только тогда я заметил, что страшная печать ожога безобразила его внешность. Блестящие черные волосы зловещим отблеском полыхнули в мои глаза. Валет!
Сломя голову я бросился в дом. Нет, не миражом оказалось все происшедшее. Моя возлюбленная лежала на постели, залитая кровью, и ее сердце отсчитывало последние минут жизни. Она остановила меня, когда я кинулся помочь ей.
— Жизнь моя утекает, и ты не сможешь ничего сделать. Но выслушай меня, пока я еще могу говорить. Я не виню тебя, ибо ты уплатил долг, и все, что случилось, должно было случиться неминуемо. История наша только повторила происшедшую раньше. Послушай! Жила когда-то счастливая пара. Любовь соединила их, но они были такими разными. Он — воплощение разума и долга, она — само сердце, безудержное в своих чувствах и мятеже. Тяжким оказалось бремя их союза, особенно для женщины. Она первая нарушила обет верности — не потому, что жаждала новизны, но из-за протеста, из-за нежелания повиноваться воле супруга. Дерзость завела ее в слишком опасную игру с королем — и вот суд приговорил ее к смерти, а мужа — к изгнию. Накануне казни исчез старый палач, исполнявший волю суда, но тут же объявился новый. По традиции, принятой в стране, ему надели на лицо маску, которую он не должен был никогда снимать. Ночью палач явился к приговоренной. Вне себя от ужаса, женщина бросилась перед ним на колени, умоляя спасти ее. «Хорошо, — ответил он, — если вы согласитесь стать моей рабой, я постараюсь сохранить вам жизнь». Она согласилась, и вот наутро восковая голова, до тончайших черт повторявшая лицо женщины, была отрублена и показана народу. Сама же преступница навечно поселилась в доме палача. Угрызения ли совести, вновь разгоравшаяся любовь ли к покинутому супругу, отвращение ли к молчаливому господину, чьи руки изо дня в день обагрялись кровью, заставили ее пойти на отчаянный шаг. Однажды она подсыпала палачу яд, и он умер. Жгучее любопытство, победив страх, толкнуло женщину, прежде чем покинуть дом, снять с него маску… Перед ней явилось лицо ее мужа, к которому она собиралась бежать. Вот все, что я хотела тебе рассказать. То были я и ты. Теперь мой черед, и я наказана за прошлое, но ты не должен грустить, я не умираю, но ухожу в твое сердце. Туда, откуда пришла. Помни об этом, мой возлюбленный, мы едины, и пусть твой разум не тяготится одиночеством. Только закрой глаза и обратись ко мне — ты тотчас услышишь мой голос.
Клянусь вам моей жизнью, джентльмены, что после этих слов она исчезла, и я не мог найти тело ее, чтобы придать земле.
Блонделен не ошибалась. Ее колыбель и ее могила были в моем собственном сердце.
Услада
Как за речкой, за рекой солнышко садилось. Солнышко садилось, в небе чистом без числа звездочек родилось. Засияли, замерцали, как церковные лампады, лику Божьему во славу, сердцу верному в отраду…
Чуден мир на небесах, чуден и на землях… не смыкай глаза, душа, внемли сновиденьям.
Жил когда-то на Руси мальчонка без роду, без племени. В глухую, осеннюю пору чье-то горе подкинуло его на крыльцо добротного дома, где жила семья зажиточная. Вместе с ребенком был крестик и белая рубашка. На грудке красной нитью вышивка — ветви рябины и птицы клюют ягоды. И странно: мальчик рос — и рубашка вместе с ним. Носил он ее не снимая, а сносу ей не было.
Из-за птиц, на рубахе вышитых, дали подкидышу прозвище — Снегирек. И видно, неслучайно так получилось: птичий мир любил мальчика и доверял ему. Стоило Снегирьку выйти на улицу, как к нему слетались пернатые, садились ему на руки, плечи, голову и пели, как на ветках дерева. А он кормил их хлебом, помогал строить гнезда, а зимой отогревал в сенях и на чердаке.