Лабиринты любви
Шрифт:
– Анджело вечно мутит воду, синьорина! От него одни неприятности! Прошу прощения, синьорина, но он просто спекулирует на том… на своем положении. Бессовестно пользуется великодушием герцога в полной уверенности, что не будет наказан за все свои наглые выходки! Он вернулся из Соединенных Штатов лишь потому, что успел и там набедокурить. Кто, спрашивается, виноват в том, что он пошел по кривой дорожке? И даже не попал в тюрьму, как остальные преступники, нет, герцог сделал все, чтобы Анджело вернулся сюда свободным человеком! А с тех пор, синьорина… умоляю вас, будьте осторожны! Не доверяйте этому прохвосту, который шныряет здесь по ночам, потому что пользуется своей
Глава 35
С самого детства Сару учили мыслить здраво и, разумеется, рационально. Твердили, будто эмоции – нечто такое, что следует обнажать и тщательно и беспристрастно анализировать, словно микробов под микроскопом. И самое главное, необходимо рассматривать явления в широком аспекте и, уж конечно, стараться увидеть в истинном свете. И до последнего времени она весьма преуспела в этом, не правда ли? Саре стоило бы больше доверять себе и пытаться объяснить все с позиций справедливости, вот как сегодня, с Серафиной. Ну и странный же выдался денек! Хорошо еще, что она по крайней мере старалась отвечать откровенностью на откровенность, хотя, говоря по правде, даже напрягая воображение, ей не удалось представить Марко маленьким мальчиком!
– Серафина, да взгляните же трезво на вещи!
Запах душистой соли для ванн внезапно показался назойливо-приторным, и Сара, вздрагивая, выбралась из воды и поспешно завернулась в махровую простыню, протянутую экономкой. При этом она мельком заметила себя в зеркале, но решительно отвернулась.
– Я… поверьте… я благодарна за все, что вы мне рассказали, но видите ли… – Чуть помедлив, Сара продолжала, стараясь говорить спокойно и рассудительно: – Поймите же, теперь все совершенно по-другому. Ведь я, в конце концов, не его жена – вы не хуже меня понимаете, зачем он привез меня сюда и в кого превратил… пусть даже я и сама позволила так с собой обращаться, идиотка несчастная. Я не… поверьте, мне некого винить, кроме себя. Следовало бы…
Поспешно прикусив губу, чтобы не разразиться горькой исповедью, Сара стала энергично вытирать волосы, так что из-под пушистого полотенца ее почти не было слышно:
– Надеюсь, вы, так же как и я, сознаете, что мне необходимо как можно скорее бежать отсюда! Положение становится невыносимым! Не собираюсь служить для него забавой, девочкой для развлечений, пусть он и заявляет, что не отпустит меня, пока не надоем. Неужели не видите? Ради всего святого, как можно сравнивать меня с матерью Марко, бросившей его, не говоря уже о том, что я не испытываю никаких сильных чувств к бедняге Анджело, но если он – единственный, кто согласен помочь мне скрыться, значит, я приму его предложение.
Серафина в отчаянии заломила руки.
– Но, синьорина, пожалуйста! – умоляюще пробормотала она. – Поверьте, я рассказываю это лишь потому, что ужасы прошлого все еще преследуют его светлость. У герцога много недостатков, но у кого их нет! Он кажется суровым и неумолимым, но каким еще должен быть человек, ставший мужчиной задолго до срока! Едва ли не с ранней юности он принял на себя обязанности главы семьи. Клянусь Пресвятой Девой, ни я, ни другие слуги еще не видели его таким.
Обычно невозмутимая, Серафина сейчас в волнении металась по комнате и, пресекая попытки Сары возразить, нетерпеливо взмахнула рукой:
– Я уже сказала, что он в жизни не привозил сюда ни одну женщину… По его лицу никогда не поймешь, о чем он думает! Не выказывает ни радости, ни гнева. И дворец он не любил и старался не оставаться в нем надолго. Но с того дня, как привез вас сюда… его словно подменили! Никак не угадаешь, что на него найдет! А уж если разозлится – даже камердинер, который служит ему больше пятнадцати лет, только головой качает. И он… его светлость, забросил все дела, которые так много для него значили раньше, чтобы проводить с вами больше времени. Да-да, синьорина, именно так! Прошу, не уезжайте, пусть даже вы сейчас поругались. Ведь обычно ссорятся те, кто неравнодушен друг к другу, верно?
Ну и ну! Как справиться с этим неожиданным потоком слов, к которому Сара не была готова! Однако нельзя же вечно прятаться за полотенцем!
Пришлось сдаться. Сара со вздохом выпрямилась и увидела, что Серафина уже держит наготове шелковый халатик.
– Спасибо, – машинально пробормотала девушка, не в силах разобраться в обрушившемся на нее шквале эмоций, особенно сейчас, под бдительным оком экономки.
– Синьорина хочет чего-нибудь прохладительного? Минеральной воды или вина? А потом неплохо бы отдохнуть. Я прослежу, чтобы синьорину не беспокоили, и сама принесу наверх поднос с ужином. Все, что пожелаете.
Какое-то непонятное упрямство, потребность сделать назло и странные смятенные мысли заставили Сару испытующе спросить:
– А если мне ничего не надо, кроме свободы… хотя бы призрачной – нескольких часов, проведенных в седле, пока солнце еще не село? Или для разнообразия поужинать в столовой, оказаться в любом месте, кроме этих комнат, ставших моей тюрьмой? Как насчет этого? И какие приказания он отдал, прежде чем умчаться на вертолете, который может доставить его куда угодно, в то время как я… я только что не прикована к стене?
Она словно старалась во что бы то ни стало подогреть праведный гнев, чтобы оставаться непреклонной и доказать самой себе, насколько объективна ее точка зрения. Человек, о котором они говорили, был опасным, беспринципным и бессовестным тираном – и трудное детство здесь ни при чем! Нет, для его жестокого обращения с ней нечего искать извинений, пусть даже он принимает ее за другую. Ей следует держаться этого мнения и ни за что не сворачивать с пути истинного!
– Сейчас принесу вам бокал вина, синьорина. Отдохните немного, пока жара не спала. Герцог скоро вернется, я просто уверена в этом, и тогда… тогда все будет по-другому!
Все еще вызывающе хмурясь, Сара поглядела вслед поспешно удалявшейся Серафине. Старая интриганка! Высказала все, что намеревалась, посеяла семена сомнения и теперь удирает, чтобы не вступать в спор и ничего больше не доказывать!
Ну что ж, мы еще посмотрим. Одалиска. Сераль… да кем он себя воображает, султаном?! Жестокое, распутное, аморальное чудовище! И уж конечно, не способен ни на какие чувства, которые Серафина в своей слепой преданности приписывает ему. Да этот тип вечно добивается исполнения любого своего каприза и требует от женщин одного – чтобы те падали к его ногам, выпрашивая жалкие крохи ласк и внимания, получая взамен золотые цепочки и ножные браслеты рабынь. Причем надеваемые силой, по крайней мере в ее случае. Ну и черт с ним! Первое, что она сделает, обретя свободу, избавится от этой дряни, даже если придется их распилить, и вернет ему с короткой, но достаточно исчерпывающей запиской.