Лабиринты любви

— Киска, извини и здравствуй! — крикнул мужчина лет за тридцать, вылезая из белого «Пежо». На его темные, чуть волнистые, зачесанные назад волосы падал мокрый снег. Лицо мужчины было привлекательным, скорее всего, из-за легкой неправильности черт: глубоко посаженных глаз, окруженных мелкой сеточкой морщинок, крупного, слегка искривленного в переносице носа и твердой, сухой линии рта. Собранные вместе, эти черты делали его внешность запоминающейся и неотразимой, в стиле ковбойской мужественности. Общий спортивный образ подчеркивала

— Ты выглядишь на сто тысяч!

— Сто тысяч чего? — кокетливо спросила она, переминаясь с ноги на ногу и зябко кутаясь в дубленочку светло-лилового цвета.

— Английских фунтов, — без колебаний ответил мужчина, нежно касаясь губами ее виска.

— И ты не боишься оставить такое сокровище на улице без присмотра аж на целых пятнадцать минут? — В ее голосе, несмотря на небрежность, с какой была произнесена эта фраза, все-таки слышался упрек.

— Еще как боюсь, — он со значением посмотрел ей в глаза, а потом с едва заметной улыбкой, тронувшей уголки рта и заложившей вертикальные складки на щеках, покрытых темным горнолыжным загаром, добавил: — Уже в дверях главбух схватил меня за пуговицу и потащил подписывать счета. Начни я сопротивляться, он бы пуговицу оторвал, тогда пришлось бы ехать переодеваться, и ты уж меня точно не дождалась бы, — и как бы в доказательство ткнул пальцем в одну из трех пуговиц трикотажной рубашки поло, выглядывающей из-под распахнутой куртки.

— Могла не дождаться, а могли и украсть, — девушка продолжала говорить обиженным голосом.

— Об этом я и думать боюсь. — Он приобнял ее и привлек к себе.

— А о том, что я ноги промочила, думать не страшно? — жалобно проговорила она, прижимаясь щекой к только что упомянутой пуговице, которую пытался оторвать злой главбух из его сказки.

— Ну что ж тут думать, тут надо меры принимать, — отозвался он, решительно подводя итог затянувшейся дискуссии. Пикнул брелком, открыл ей переднюю дверцу машины, усадил девушку, забирая у нее сумку и пакет, положил их сзади. Потом сел за руль и тронул машину, не обсуждая с ней маршрута. Через несколько кварталов остановился около магазина. — Посиди, я не буду мотор глушить, чтобы печка работала, пойду куплю что-нибудь к чаю.

— Не надо, — она положила ему руку на плечо, останавливая.

— Ты на диете? — удивился он.

— Нет, у меня есть к чаю сюрприз, — она засмеялась.

Он послушно вновь завел машину и вскоре въехал во двор нового многоэтажного дома.

— Ну вот мы на месте, — сказал он, входя в небольшую, но хорошо отделанную квартиру, имеющую, однако, не очень обжитой вид. — Давай я сниму с тебя сапожки, и залезай под плед, а я поставлю чайник. Или для сюрприза нужно шампанское? — спросил он, направляясь на кухню.

— Нужен чай с ромом, но не для сюрприза, а для меня. Ром остался? — громко поинтересовалась девушка. Несмотря на призывно лежащий на диване пушистый плед, она встала перед зеркалом и принялась расчесывать прямые светлые волосы, доходящие ей почти до лопаток. Вообще в ее облике было много прямых линий: прямой, хорошей формы нос, прямая линия узких губ, прямые, довольно широкие плечи и длинные прямые ноги. Некоторый недостаток женственности в ее внешности компенсировали мягкие изгибы груди и голубые глаза в обрамлении белесых пушистых ресниц.

— Среди моих знакомых только одна настоящая пиратка, которая хлещет ром чайными стаканами, — он выглянул из кухни и бросил на нее, стоящую около зеркала, одобрительно-заинтересованный взгляд.

— Иди, иди на кухню и без разрешения не входи, — приказала она интригующим тоном.

— Готово? — нетерпеливо полюбопытствовал он через некоторое время.

— Прошу! Нравится? — гордо продемонстрировала она расставленные на столике крошечный залитый розовой глазурью тортик в форме сердца, зажженную свечку, чашки и тарелки.

— Нет, — тон его был абсолютно серьезным.

— Ты не понимаешь, торт специально такой маленький. Он называется «Тет-а-тет», — испуганно зачастила она.

— Мне другое не нравится — не понимаю, в честь чего такая красота? День рождения у тебя был недавно, у меня — нескоро, познакомились мы летом, а до Восьмого марта еще целый месяц…

— Ты ужасно отсталый. Сегодня День святого Валентина. В этот день возлюбленным принято делать подарки с изображением сердец, — она повысила голос.

— Прекрасно, свечка-сердце, торт-сердце. Ну и я не останусь в долгу. У меня всегда с собой мое сердце, в форме сердца, и я тебе его дарю. Владей! — театральным жестом он упал перед ней на одно колено и прижал руку к груди, изображая пульсирующее сердце.

— Оно мое? — искренне обрадовалась она.

— Целиком и полностью, — он был серьезен.

— Требую доказательств, — закокетничала девушка.

— С удовольствием их тебе предоставлю, любимая, — с этими словами он привстал с колена, сел рядом с ней и стал настойчиво ее целовать.

— Подожди, чай остынет, — она пыталась отстраниться.

— Не жалко, главное, чтобы ты не остыла, — его ласки стали настойчивее. Он начал раздевать ее, потом, быстро расстегнув пуговицы, одним движением стянул через голову свою рубашку, бросил ее на кресло.

Через несколько мгновений их обнаженные тела сплелись под пушистым пледом.

— Это ты считаешь доказательством? — спросила она, вернувшись из ванной и вновь зябко забираясь под плед.

— Да, единственно надежным. Смотри, ты так раскраснелась и без рома. А тортик я теперь готов съесть вместе с коробкой, — он поцеловал ее в раскрасневшиеся щеки и сел, придвигая к себе столик.

— Скажи, а тебе приходилось когда-нибудь представлять другие доказательства любви? Например, выбирать между любовью и смертью, попадать в какие-нибудь роковые обстоятельства по вине женщины, какой-нибудь une femme fatale? — оживленно спросила она, прихлебывая чай и отламывая куски торта от своей половины бисквитного сердечка.

— Киска, ты ставишь меня в безвыходное положение, — интонации его голоса были самые добродушные. Допив чай, он откинулся на спинку дивана: — Если я скажу нет, то обязательно тебя разочарую. Если скажу да, то по тому, что я жив, ты поймешь, что выбор был сделан не в пользу любви, — заметив, что она тоже допила и повернулась к нему, он уселся поудобнее и привлек ее к себе. — Иди ко мне на плечо, подреми, а я потихоньку расскажу тебе одну историю…