Лабиринты времени
Шрифт:
Мелик, мой брат, уже обсох после дождя, и шкура его ершилась. Со вздыбившейся щетиной, он сделал шаг вперед, скользнул коленями по воздуху и свалился. Брат попытался подняться и растопыренными пальцами скреб глину под собой, но силы оставили его. Незнакомец подошел и приложил руку к голове Мелика, достал из-под шкуры зерна какого-то растения и, растерев их в своих ладонях, раскрыл брату рот и высыпал в него. Мелик недолго пожевал и, повернувшись на бок, затих и уснул. Незнакомец стал пододвигать тело брата к огню, и я помог ему. Жар окатил меня, а брат, вновь проснувшись, закашлял и затрясся, казалось, что кашель выпрыгивает у него из груди без удержу. Тело его сотрясалось, и он никак не мог перевести дух. Незнакомец дал ему напиться, стал растирать грудь, разминал мускулистую
Будь жив отец, он бы сказал, что Енох молится своим богам, а какие они у него, он не сможет ответить на этот вопрос даже самому себе. Теперь, когда брат умирал, Енох вспоминал своих ледяных богов. Как давно верили и молились им люди его семьи, а семья у него была большая. Енох слышал только родительские рассказы о богах – и воспоминания захлестнули душу. В древние времена мои предки пришли из чудесной страны, вспоминал Енох голос отца, где много больших и зеленых деревьев, где нет голода и огромное озеро. «На берегу этого озера и жили твои предки, Енох», – рассказывал отец. Озеро высохло – и все живое погибло. Семья ушла на земли, где росли другие деревья – тонкие и серые, на той земле обитали небольшие и злые звери, одетые в шубы; а там, на озере, таких животных не было, звери там жили большие и с голой кожей, а деревья были огромные и зеленые, небо же – голубое и прозрачное. Теперь, говорил отец, там раскаленный песок и нет жизни, и он давно не видел голубого неба над своей головой.
Енох помнил только ледяных богов, они жили в темной, почти черно-синей глыбе льда. Великими ледяными горами они выходили из темных недр и шли по земле, убивая все живое. Лед нависал над людьми высотой с сосну и полз, ужасая и давя всех живых. Лед был темный, почти черный, а когда боги начинали разговаривать, он трещал и стонал, а боги сердились и двигали лед вперед. Скалы, деревья, реки – все заросло льдом. Кто же они, эти боги, и какие? Енох не знал этого, но вся семья молилась о спасении жизни, о еде и тепле, обращаясь к этим ледяным богам. Знал Енох лишь одно: власть их безгранична и всесильна. Богов нужно страшиться и поклоняться им, как молились на них дед, мама и отец. Еноху иногда казалось, что он видит кого-то из них – огромное призрачное видение в человеческом облике, которое медленно двигается по леднику. По временам случалось, что боги подходили к самой хижине, где жила семья, и тогда слышался их смех. Страх смерти заставлял семью убегать от нависающего льда все дальше и дальше на север.
Иногда, когда им удавалось оторваться от преследования, Енох думал, что боги – это сказка, а то, что называют их голосами, просто шум льда, ломающегося от морозов и оттепелей. Ведь не боги спасали их семью от смерти, а отец с дедом.
Енох иногда выходил на лед один, без взрослых, всматривался в глубину льда и, когда солнце пронизывало его своими лучами, он видел спящего бога. У него был узкий лоб и дырки вместо носа, выпученные глаза и фиолетовые губы на огромной и лысой голове, за которой громоздилось необъятное туловище серо-голубого цвета. Без сомнения, это был бог, хотя бы уже потому, что никто и никогда не видел подобного существа. Этот бог был его богом, ну, еще брата; ни мама, ни отец, ни дед его не могли увидеть. Брат однажды спросил:
– Ты смотришь на мертвеца, замурованного во льдах и молишься ему? Почему? Разве он тебе помогает? Может, это просто какое-то животное, давно вмерзшее в лед?
– На животное не похоже, больше – на человека, страшного и странного, – отвечал Енох.
Брат считал богом огромного мамонта, в начале ледниковой эпохи попавшего в лед и за тысячи лет принесенного сюда ледником из мест, где сейчас нет жизни.
Стал он богом только потому, что ледник сам создал этого мамонта – и тот растет внутри ледяного мира вместе со льдом. Наша семья шла на север, так хотел отец. Нужно идти на север, к морю, так считали и старейшины племени, в котором жила некогда наша семья, они рассказывали об огромном и соленом озере, которое непременно нужно найти. Старейшины, как и весь народ племени, погибли, в этом были уверены взрослые, а выжил ли хоть кто-то из нашего племени, мы не знали. Мама хотела вернуться обратно на наше пресное озеро: может, туда вернулась прежняя жизнь, и сейчас там нет раскаленного песка, а, как всегда, прохлада от деревьев и тепло от солнца, рыба из озера и мясо животных из леса. «Помните? – спрашивала она. – А здесь мы погибнем от мороза и голода».
– Нет там ничего, – ответил дед.
Отец ломал деревья, обрывал кору и вязал такими веревками стволы друг к другу. Мы садились на эти сани, и отец с дедом тянули по снегу и льду нашу семью к морю. Закон семьи гласил: управлять должен сильнейший – и нашей семьей руководил отец. В ту ночь мы шли вдоль подножья ледяного холма и вошли в ущелье. Нам нужно к ночи пройти все ущелье и выйти к долине во что бы то ни стало. Если будет перепад температур, а мы будем идти под нависшими над нами ледяными глыбами, то лед сдвинется с места и раздавит нас в этом ущелье. Мощная стена грязного льда сверкала в лунном свете и заполняла расщелину от края и до края. Лед был шириной в пятьсот шагов, и вот уже эти пятьсот шагов позади.
– Поживем здесь, – сказал отец, – сейчас отдохну – и пойду поищу еды.
Отец уснул, и Енох помнит, как они с братом убежали, чтобы добыть еды для родителей и деда. Мы взобрались на ледниковую гору, чтобы осмотреться.
– Земля! – крикнул брат.
Я обернулся: до клочка земли, на котором рос кустарник, можно было добросить копье. Подул ветер – и принес удушливую вонь, но она порадовала нас, там был зверь, а значит, еда и тепло. Ледяные скалы – это нагромождение – одна на другую – смерзшихся между собой глыб льда. Мы с братом оторвали одну из таких глыб на вершине скалы, когда услышали рык. Медведь, а это был он, учуял нас и карабкался вверх, цепляясь когтями за расщелины.
Он был огромный, и его рев сжимал страхом наши сердца. Тело дрожало, а мысли метались от желудка к пяткам. Медведь уверенно поднимался наверх, и каждое его движение приближало нашу смерть. Непослушными руками мы подтащили глыбу, оторванную нами от скалы, к краю пропасти и столкнули ее. Дробя лед, глыба понеслась навстречу медведю. Из-за мелких осколков льда, поднимающихся и застилающих взор, мы не видели и даже не слышали, как глыба столкнулась с медведем. Грохот от лавины льда был оглушительный. Крупинки льда, наконец, осели, под скалой лежал медведь с вывернутой шеей, он не двигался. Тушу медведя покрывали осколки льда и снега. Брат стал спускаться вниз, а я поспешил к нашей добыче.
– Как мы его потащим? – спросил брат.
– Я побегу за отцом, и мы разделаем его прямо здесь. Мелик остался у медведя, а я побежал за отцом. Шуба, мясо, кровь, жилы, потроха – это жизнь, сытость и тепло. Дед перестанет над нами насмехаться, ведь мы стали мужчинами, охотниками. Издали я почувствовал тревогу, а там, где должен стоять шалаш, а в нем – спать отец, мама и дед, виднелась груда мусора, покрытого кровавым снегом. Куски тел были сложены в кучу. Я долго смотрел – и не верил своим глазам: эти куски мяса – мои мама, отец и дед. На время я ослеп от горя и страха.
– Мы его убили, и мы его съедим, – услышал я за спиной.
Брат нашел острые камни, копье отца, и мы пошли за медведем.
Так погибла моя семья, а мы с братом продолжили путь к морю, на север, как хотели дед, мама и отец. Каждая семья добиралась самостоятельно – и это многих погубило. Здесь, у моря, мы должны стать одной семьей. Незнакомец прижился, и мы полюбили его, верили ему и слушали его советы. Он лечил нас и учил, как жить, чтобы смертей было как можно меньше, а детей выживало как можно больше. Незнакомца стали называться учителем, такое имя он сам выбрал себе. Мы слушали его сказки, не понимая, но веря в него, как в бога. В костре хлопнула ветка – и в темноту посыпались искры. Учитель рассказывал сказку о времени: «Точка, маленькая песчинка расширяется и превращается в огромный шар, на котором мы сегодня живем. Люди моего мира жили в тепле и уюте, но он погиб».