Лаборант
Шрифт:
– Ну ты видишь до чего довели русского офицера? Капитализм, б…ть. Приходится деньги зарабатывать вот таким макаром. И не для себя ведь, Паша. Не для себя! Ну ничего…
Во время того, как он говорил, его рука вытащила откуда-то из внутреннего кармана небольшую книжечку и ловко распахнула ее перед Пашиным лицом. Некоторое время подержала, но Паша все равно не успел ничего прочитать, заметил только что на фото Сергеев был не в форме.
– Ничего, придет еще нормальное время, а твой документик можно посмотреть? Угу. Угу. Институт, значит, закончил? Хорошо учился? Да не нужен мне твой диплом, я людей и без дипломов, Паша, вижу, такая работа. Так вот о работе. Работа у нас будет секретная, государственная. В научной лаборатории.
Из-за закрытой двери донесся неразборчивый ответ.
– Ручается. О характере самих исследований узнаешь на месте, деталей пока не имею права раскрывать, но чтоб тебе легче думалось, сразу скажу – платим хорошо, потому что работа для страны очень важная. Сказал он тебе сколько платим? Не сказал?
Сергеев, говоря, делал перед собой короткие рубящие движения ладонью. Будто нарезал фразы на более короткие фрагменты, для лучшего пережевывания и усвоения. Или, например, лапшу.
– Сто долларов в день платим, Паша. Это ведь хорошие деньги, правда? Да уж, конечно, хорошие! Коллектив отличный, работа интересная. Ладно, я в людях разбираюсь и вижу, что ты нам подходишь. Ну так что? По рукам? Про премии всякие даже говорить не буду, все с этим нормально, если с работой будешь справляться. Ну так что? Аванс прямо сейчас могу выписать, передадим твоей маме. Или кому?
Паша немного ошалел от этого напора, а, услышав сумму, вначале не поверил, показалось, что ослышался. Его мама у себя в редакции получала сто долларов за месяц, и у них в городе это считалось весьма неплохой зарплатой. 40 бутылок водки, если проще. Эта валюта была еще надежнее. А тут получалось, что после двух недель работы Паша мог уже напрудить небольшое водочное озерцо.
На работу
Человек, приехавший за Пашей часа через три после визита Сергеева, никаких своих документов не показал, хотя сам долго и внимательно изучал Пашин паспорт и вернул его с явной неохотой. Сам так и не представился. Своими вислыми седеющими усами и усталым всепонимающим взглядом он напоминал вплотную приблизившегося к пенсионному возрасту армейского прапорщика.
Паша наскоро попрощался с Максимом, который продолжал почти постоянно общаться по телефону. Похоже, бизнес в Москве был действительно довольно экстремальным занятием. Впрочем, как и везде сейчас.
Приехал «прапорщик» на добротных синих «Жигулях». Паша кинул сумку с вещами назад и попытался устроиться на переднем сидении, но дверь оказалась закрыта. Водитель отрицательно покачал головой, кивнул назад и потом всю дорогу пялился через зеркало. Путь на новое место работы оказался неблизким.
В Москве Паша давно не был, а вчерашний путь к жилищу Максима оставил смешанные чувства: на вокзале грязно, неприятно и как-то опасно, в метро оказалось слишком много странных личностей и беспокойных глаз, дома и улицы представлялись только черновым наброском к будущему полотну, на котором, вполне возможно, в итоге все будет совсем по-другому, а по этому неряшливому эскизу проскрипит неизбежный ластик. На календаре между тем было пятое октября. Та самая «золотая осень», многократно пережеванная в стихах и картинах, пребывала на пике своего яркого могущества. Паша разглядывал расписные кроны попадавшихся по дороге деревьев и вдруг подумал – почему человеческая старость не такая эффектная? Некогда упругие листья опадают слишком постепенно и незаметно, незатейливо обнажая голые сучья морщин на фоне бессильно обвисшего серого неба – кожи. Возможно, у кого-то и получается стареть красиво, но для этого явно нужно приложить очень много стараний, или потратить чудовищное количество косметики и использовать другие виды маскировки, хотя все это на самом деле только подчеркнет скрываемое безобразие. В то время как растениям в этом смысле вообще не нужно ни о чем беспокоиться и любой кривой куст-замухрышка без всяких собственных усилий превращается в прекрасного принца со своим своеобразным, но несомненным очарованием.
За автомобильным окном проплывали непривычные для его провинциального взгляда дома. Каждый раз хотелось увидеть что-то знакомое по прошлым визитам и порой действительно казалось, будто едут по узнаваемым местам, но каждый раз Паша понимал, что ошибся. Выехали за город, впереди стали видны пятнистые леса, затем свернули, машина запетляла по какому-то пригороду и уже на его окраине, переходящей в обширный частный сектор, остановилась у ржавых железных ворот в бетонной стене с ромбами.
Поверх стены в три ряда была натянута колючая проволока местами порванная и обвисшая. Водитель посигналил. Через некоторое время одна половинка ворот открылась. Ее толкал человек в кожаной куртке и спортивных брюках. Неторопливо открыл вторую половину. Когда машина проезжала мимо, Павел увидел у него на плече автомат, висевший прикладом кверху. Автомат неприятно сочетался с этой курткой и этими штанами. Человек профессионально зацепился за Пашин взгляд.
За забором оказалось что-то вроде небольшого заброшенного парка, в центре которого стояло двухэтажное облезлое желтое здание с обширным крыльцом и белыми полуколоннами. В глаза бросились решетки на окнах второго этажа, некоторые стекла оказались разбиты. Здание было не очень большим, но и не маленьким, трещины и потеки на его стенах красиво рифмовались с густо устеленной опавшими листьями землей и черными тяжелыми кленами, еще не потратившими и четверти своего богатства. Только решетки на окнах не вписывались в эту гармонию, хотя и они были довольно старыми, со следами ржавчины. Но, подумал Паша, лучше бы и не оказываться, наверное, в таких местах, где решетки удачно гармонируют со всем остальным окружением.
Водитель остановил машину на небольшой площадке недалеко от крыльца, возле стоявших там двух автомобилей: еще одних «Жигулей» и потрепанного японского джипа. Снова посигналил и вышел из машины, Павел взял сумку и вылез следом. На стене справа от высоких двустворчатых входных дверей темнел квадрат, очевидно, там раньше висела табличка с названием учреждения. Паша был немного обескуражен этой печатью общей запущенности, лежащей на всем вокруг, ему представлялось, что у такой серьезной организации все должно быть устроено гораздо более прилично. Хотя сейчас везде присутствовал упадок и, очевидно, Контора не стала исключением, у них даже любимый памятник забрали. Хотя, возможно, это было связано с секретностью работы, на которую упирал полковник.
Тем временем входная дверь, скрипнув пружиной, открылась и на крыльцо вышел человек. Скоро уже должно было начать темнеть, в воздухе чувствовалась подступающая вечерняя прохлада. Павел подошел ближе к остановившемуся «прапорщику».
– Значит так, – повернулся тот к Паше. – Слушай внимательно. Здесь на объекте старший я. Зовут меня Иван Петрович. Все серьезные вопросы решаются через меня. Объект режимный, охраняется круглосуточно, ведется видеонаблюдение. К забору не подходить. Это понятно?
– Понятно, – ответил Паша.
Он был несколько обескуражен случившейся метаморфозой. Нет, гусеница не стала прекрасной бабочкой, но «прапорщик», автоматически исключенный из списка интересных личностей, показался вдруг совсем другим человеком. Сейчас он уже как-то и выглядел по-другому: говорил четко, не бурчал, даже висячие усы будто немного распрямились, и еще он больше не смотрел в глаза, только раз, когда задал контрольный вопрос, остальное время глядел Паше за спину, будто обращался к кому-то, кто стоял там, так что даже хотелось обернуться и проверить.