Лаборантка
Шрифт:
— С чего ты взял? — словно сдерживая отдаленно подступающее беспокойство, я уложил руки на грудь. Даже не оборачиваясь, Максим тихо пробубнил.
— Она сказала тебе передать… "Даночка этого не одобрит"… — шёпотом передразнив напарницу, парень встал вполоборота, боязно и с усилием осматривая меня, то и дело роняя взгляд на пол. — Что это значит?
Сперва я позволил тревоге распространиться ознобом по рукам и шее. Глядя на меня, Максима едва не начало потряхивать от злости: желваки заходили на острых скулах, взгляд его недобро почернел. Но я быстро напомнил
— Я отказался идти с ней завтра на выставку химического оборудования. Вместо меня пойдешь ты, — безоговорочное заявление прогремело в напряженную долгую тишину. Его губы искривились в яростном ребячливом недоумении.
— Я? Развлекать твою подстилку? — заволновавшись на последнем слове, он еле усмирил свой непослушный задрожавший рот.
Незаметно для себя со злобой сомкнув кулаки, я даже затаил дыхание. Максим много дерзил в последнее время, пользовался моим доверием против меня же, но я не знал, в каком состоянии он находится в данную минуту… Стоит ли ругаться с невменяемым человеком? Наверное, я не сдержал на лице жалость, и речь парня вдруг стала отрезвленно сдержаннее.
— Ты хорошо подумал? В четверг «аромплатикс» должны получить тестовые образцы отдушек со всеми характеристиками, их около сорока. Кто этим станет заниматься? Ты что ли?.. Или "Даночка"? Про «прикрытие» совсем забыл? — усмирить раздражение он не мог, но почему-то стыдливо уложил руки на груди, будто пытаясь за них спрятаться. Я всё чаще чувствовал себя будто наблюдателем за клеткой в зоопарке. Снова уподобиться Максиму, как при нашей встрече в баре, мне не захотелось, а со стороны начинало казаться, что наши разговоры смешные и бесполезные.
Конечно, я не забыл. Это прежде всего было не прикрытие, а моя работа. Равнодушно наблюдая несдержанные приступы злости Максима, я заметил, как он стал кусать кожу своих щёк.
— Поэтому Алёна и сказала, что Дана не согласится. Вы оба даже не предполагаете, что я могу снизойти до лаборатории, — мое решение было уже окончательно принято, а огласить его я как раз собирался сегодня. — «Платиксом» займусь я, а Дана будет следить за синтезами. Я сказал ей про пять литров.
Максим обескуражено осел на стул. Уже как мой подчиненный, а не в образе зазнавшегося начальника.
— Директор встанет на место лаборанта… Интересно ты придумал, — всё еще недоумевая по поводу покушения на свою асоциальность, Максим и думать позабыл про подозрения Алёны Борисовны. Нашлось нечто более страшное… — Но логичнее было бы мне остаться на работе, а тебе заниматься своими директорскими делами на выставках в сопровождении девушек.
— Я все решил, Максим Игоревич, — нам обоим резануло мое стальное обращение к нему «на вы», и в кабинете наступила продолжительная испытующая тишина.
Парень рассматривал кафель на полу, его зрачки сбивчиво бегали, пока он, видимо, рассуждал, как спастись от неприятной компании. Я вальяжно сел за переговорный стол, поближе к своему рабочему месту, и деловито переплёл
— Почему ты так решил? — значительно смягчившись, Максим поднял на меня чёрный, кажется, извиняющийся взгляд.
Потому что снова провоцировать Дану Евгеньевну было опасно. А Алёна должна смириться с тем, что случайное попадание в мою постель не означало ничего важного для нас обоих. Ей никто не мешал устраиваться на работу по обычному в человеческом понимании собеседованию.
— Ты и сам знаешь, что Алёна с Даной не дружат… Мне нужно заручиться доверием лаборантки. Так будет лучше… — лучше для кого?.. Я недоуменно смолк, но потом для верности добавил. — Для дела.
— Кхм… Так она ревнует? — агрессия больше не звучала в его любопытствующем шепоте. Максим быстро загорелся новостями и несдержанно склонился ближе. — Влюбилась в тебя?
Чувства, которые он назвал, прозвучали странно, инородно.
— Ревнует. Слишком сильно, я боюсь, что она может уйти с работы, и нам придётся искать… — я задумался над тем, как изъясниться наиболее правильно для Максима Игоревича. — Новую дурочку.
Когда я произнёс эту неприятную мысль, не сдержал тихого тяжкого вздоха. Мне это не нравилось, потому что дурочкой считать жертву химического отравления было жестоко.
— Слишком сильно, говоришь… — подозрительно сощурившись, парень заерзал на стуле. — Вот, почему она плакала в четверг. Значит, ты уже успел с ней переспать… Я так и знал!
Максим расстроенно уложил ладонь на лоб, пряча свой взгляд. Это было проницательно, но формально не совсем верно, и, прежде, чем я зачем-то придумал, как оправдаться перед ним, парень продолжил.
— Коснись чего, она — преступница, а ты её любовник… — Максим не на шутку взволновался, и мне даже это слегка польстило. Мы всё ещё беспокоились о безопасности друг друга. — Ты поставил себя под угрозу.
— Коснись чего, я — ваш директор. Это первостепенная "проблема"… Да и как ты себе представляешь втереться к девушке в доверие без… Таких радикальных мер?
Первое время мандражировал без повода я, теперь же страхи захлестнули Максима. Мне оставалось надеяться, что это не побочка, а отголоски совести.
— Когда люди делят кровать, они, как правило, делят и общие секреты, — изрекая это предостережение как нечто сокровенное, он даже не представлял, как нелепо выглядит. Но не успел я и усмехнуться, как парень выдал. — Лучше бы ты имел Алёну…
Я тут же осёкся. От неприязни в ребрах стало скрестись, жечь. Друг может и смыслил в грандиозных многоходовых планах, но совсем не оставлял место человеческому фактору или непредвиденным обстоятельствам…
— А я не выбирал, — о том, стоит ли рассказывать Максиму про это "отягощающее положение дел", я мучительно рассуждал все выходные. Выдавая ему наш с Даной общий секрет, я будто предавал её, выбирал не её сторону. И, к моему удивлению, на это мне пришлось решаться. — Лаборантка с того дня, как стала проводить синтезы, приходит ко мне каждую ночь. У неё глубокие приступы лунатизма, и она не помнит ничего на утро…