Лаборантка
Шрифт:
Ох, Дан… Давай я позвоню тебе.
Нет, нет! Не надо, пожалуйста… Я не могу больше вспоминать это всё. Не могу имя его снова произносить… У меня такие опухшие глаза, они слипаются уже сами собой, нужно лечь спать. Спокойной ночи, Сонь…
К концу прочтения я ощутил, как грудь сдавило от неизвестного мне диковатого чувства. Я прочистил горло, ещё раз мельком перечитав и удостоверившись, что Дана признавалась в серьёзных чувствах ко мне в настолько трепетной и разочарованной форме, и перевёл сокрушенный взгляд на девушку. Она лежала на подушке, прикрыв глаза и мирно посапывала. Держать марку было не перед кем, и я уложил руку на погорячевшую стесненную грудь. Мне стало так паршиво,
Дан, всё будет хорошо. Пожалуйста, не плач… Я на эти выходные купила билеты. Завтра уже вылетаю!
Слышишь?
Улица Садовая 37. А квартира вроде 24? Правильно помню?
Я едва ли не прокашлялся от сгущающегося в лёгких стыдливого сожаления. Играть чужими чувствами оказалось непомерной для меня ношей, ведь так глубоко в сердце я ещё ни к кому не вторгался. Да и смог бы вообще, если не доверительная переписка двух подруг? Куда более равнодушно мне удавалось это, знакомясь с девушками поверхностно… Сообщения были написаны прескверно. Пока я пытался разбудить в себе привычное хладнокровие, они безжалостно кромсали спасительное легкомыслие в пыль. То, как тонко она рассуждала, как описала свои переживания, вынудило насмешливо плясать чернеющие буквы и точки перед моими ошарашенными глазами. Я и представить не мог, что всё зайдёт настолько далеко…
Переписку я сфотографировал на свой телефон, не находя силы перестать перечитывать. "У меня постоянно на языке его имя… Антон до противного себялюбивый. Да меня тошнит от таких мерзких нарциссов!!…Сердце забилось в горле, я сказать ничего не смогла… Он разрешения не спрашивал… Это так унизительно…"
В глазах рябило от того, каким чудовищем я предстал перед Даной. А ведь она и не догадывалась, что я гораздо хуже, чем девушка себе возомнила… И, добровольно разрешив унынию расположиться в моём напряженном теле, я начал судорожно подытоживать вскрывшиеся факты…
Дана ставила сегодня синтез, оставшись в лаборатории лишь в компании Алёны. Мы-то с Максимом знали, как бормочущая на несуществующем языке подергивающаяся девушка могла впечатлить Алёну Борисовну, поэтому они сидели в разных помещениях. Но каждый из нас предпочёл заниматься своими личными делами, бросив лаборантку под присмотром посторонних глаз и поставив дело под угрозу… Больше всего я готов был сожрать самого себя. Глупый шаг один за другим. Что увидела Алёна, я уверен, мы ещё услышим завтра из её настороженных вопросов. Нам с Максимом стоило подготовиться заранее к серьёзной эмоциональной обороне. Рано или поздно, это бы случилось, но я не думал, что настолько быстро… А вот что происходило с Даной, когда она вернулась домой?.. После всех душевных терзаний, описанных в переписке внятным и осознанным языком, она желала подруге спокойной ночи. Девушка легла спать.
Копаясь в неосторожных домыслах, я обернулся к лаборантке, мило улёгшейся калачиком и обнимающей себя за оголённые плечи. Как же вторую ночь выходило так, что она оказывалась в моей кровати, раз ложилась спать в своей?.. За эти сутки случилось слишком много откровений. И очередное, финальное на сегодня, наконец, расставило всё по местам.
Дана заснула в моей квартире, и это значило, что самостоятельно домой она уже не вернётся. Очнётся на утро по соседству с оскорбившим её начальником и тут же сопоставит странное пробуждение и ухудшившееся самочувствие с работой в лаборатории, начнёт задавать неудобные вопросы, а с её высокоморальными качествами дело предастся огласке в полиции: благодаря нам молоденькая девушка теперь страдала серьёзным психическим расстройством.
Сомнабулизм (от лат. somnus — "сон" и ambulo — "ходить",
Когда я спускался в лифте, держа на руках её полуголое тело, завёрнутое в пальто, странным образом ощущал себя актёром нуарного криминального сериала. Бессознательная ослабшая девушка, к счастью, спала нечутко, глубоко провалившись в сон, и это позволяло мне подолгу пристраиваться к двери домофона, чтобы открыть её бесшумно и незаметно для пассажирки, сладко посапывающей в моих взволнованных подрагивающих объятиях.
В ночном, таинственно тихом дворе, угрожающе окруженном столпами многоэтажек, я торопливо нёс лаборантку к машине, которую сумел припарковать вчера после работы только в глубине чужих домов. Нёс и пытался представить, что я — её давний друг, а Дана Евгеньевна — молоденькая перепившая тусовщица, которую нужно спасти от беспощадного веселья в местном клубе. Да, так это и выглядело со стороны. Я транспортировал пьяную уснувшую девушку к авто, чтобы подвезти домой. Её голые оледеневшие ноги, наспех втиснутые в расшнурованные ботинки, трепыхались от моих порывистых нервных шагов, а опущенная голова слегка перекатывалась по моему плечу, утыкаясь в оголённую шею.
Мне продолжало сказочно везти. Адрес я знал, ведь подвозил однажды лаборантку после работы, ключи от её дома лежали в левом кармане женского пальто, а номер квартиры обеспокоенная подруга сама переспросила сегодня ночью.
Глава 15
До сих пор мне будто снился кошмар. Теряясь в неутихающих, перекрикивающих друг друга размышлениях по поводу подлого поступка директора, я заметно вздрогнула и задела коленом парту, с которой укатилась ручка. В аудитории было предельно тихо, и когда канцелярия посыпалась на пол, передние парты едва ли не с жалостью обернулись в мою сторону. Ирина Андреевна остановила на мне расстреливающий гневливый взгляд, а я замерла, наблюдая, как от неприязни к женщине невыносимо сводит в солнечном сплетении.
— Догадайтесь… — кажется, она не считала нужным здороваться со студентами, зато радостно и скрипуче хохотнула. — Что мы вчера обсуждали на заседании кафедры?
Весь немногочисленный коллектив давно отчаявшихся студентов привычно молчал, взгляды опустились на пол в ожидании очередного списка отчисленных. Нам всегда угрожали заседаниями и комиссиями, каждая лекция, которую проводила научрук, начиналась с запугивания. Поэтому, вопрос о том, какая тема поднималась на кафедре, не стоял. Просто скажите, сколько на этот раз…
— Двенадцать! Ещё двенадцать человек с четвертого курса к отчислению! — с заметным пребольшим наслаждением старуха наблюдала за бледнеющими дрогнувшими лицами. — Как вам?
Мне было мерзко. Нас окружала соболезнующая безысходная тишина. В аудитории было слышно лишь гудение дневных ламп и то, как скалится Ирина Андреевна.
— Все проходят через меня. Я лично принимаю решение по каждому студенту, — собрав в жилистые пожелтевшие руки стопку лекций с первой парты, женщина угрожающе постучала бумагами по столешнице и, гулко цокая маленькими каблуками, проследовала за трибуну. Её голос вдруг зазвучал ещё жёстче и надтреснуто. — Поэтому предупреждаю вас. Если в следующем году у меня окажется больше пяти дипломников, я найду, за что вас отчислить. Мне столпотворения умственно отсталых не нужны.