Лаборантка
Шрифт:
— Звоню сказать, что ты, похоже, следующая.
Я не нашлась, что ответить. Четыре года труда слишком быстро обесценились перед месяцем самовольных каникул.
— Нужно будет прийти, написать объяснительную, почему ты отсутствовала. Хотя, Ирина Андреевна сказала… Что ты можешь больше не возвращаться.
Тревожно сглотнув, я решила вдохнуть немного воздуха, но дыхание угодило в телефон с предательской дрожью.
— Ты все равно приходи, Дан. Вдруг, они позволят отработать…
Привычно ощутимые слёзы вновь выстлали глаза, размывая картинку тёмной, неубранной кухни. Я смогла вымолвить лишь жалкое писклявое «угу».
— Может, у тебя есть медицинская справка? Или случилось что-то?
Алла заискивающе затаилась, от чего я ещё раз болезненно сглотнула. Мне нужно было положить трубку и хорошенько прореветься, чтобы решать вопрос с дальнейшим обучением на лишенную домыслов голову…
— Ты, может, скажешь, как тебя найти? Я могу приехать, навестить.
Предложение о помощи прозвучало как-то неестественно, с нажимом, и я продолжила молчать в трубку, не понимая мотивов чужого интереса. Слишком деятельная староста нашлась…
— Запиши мой номер, хорошо? А я тебе скину расписание Ирины Андреевны. Поправляйся…
Не найдясь, что ещё сказать в ответ на подозрительную тишину, девушка сбросила звонок. И я, наконец, заплакала в голос.
Да, я знала, чем заканчиваются пропуски на нашей кафедре. Но у меня не было долгов, я любила посещать лабораторные занятия, вела лекции не вынужденно, а ради себя. В этом семестре появилась еще одна причина — мне хотелось блистать знаниями на работе. А после увольнения внутри что-то перещелкнуло, и я почувствовала, что не смогу появиться перед университетскими установками с непринужденным видом. Мне и не хотелось. Будто больше не было смысла терпеть хамство преподавателей, наблюдать ненавистные лица…
Телефон пропищал, Алла прислала расписание. Я утёрла надоедающие слёзы, чтобы суметь разобрать нужную фамилию среди сотни окошек, и с трудом разглядела, что сегодня Ирина Андреевна вела лекции до позднего вечера. Следующие несколько дней она будет занята с магистрантами. Мне ее не поймать… Да я бы и не смогла ждать пятницы после новостей о моем надвигающемся отчислении. Звонок старосты сработал как будильник во время кошмарного сна — хоть как-то себе помочь я ещё могла. Нужно получить это чертово образование, мне оставалось меньше года до диплома… Я выскочила из-за стола и побежала в комнату, к шкафу. Нужно одеться поприличнее. Придумать, как объяснить своё отсутствие.
На улицу я не выходила уже четыре дня. За это время наступило потепление, пришла настоящая весна. Изумленно выглядывая в заляпанное от дождевых разводов и грязи окно, я обнаружила прохожих, прогуливающихся без курток. Впервые в жизни сезон сменился незаметно и словно мимо моего отвлеченного другими заботами внимания. Я испытала укол в груди — так хотелось наслаждаться, проживать обычную студенческую жизнь. Только не было на это сил и, кажется, смелости.
Не удавалось расправиться с гнетущим, щемящим чувством потери. Ухмыляющийся Антон Владимирович, как в первые дни нашего знакомства, накрепко засел в мыслях и не собирался меня оставлять.
Я быстро собралась, но ещё долго нерешительно расхаживала по комнате. Справки не было, как и достойной лживой версии. Ничего в голову не шло. И почему-то страшно было выйти за пределы квартиры… Там, за окном — заманчиво тепло, грязно после ночного дождя, но свежо. А я… Совсем не готова ни возвращаться к прежнему темпу, ни строить новые
Едва ли не застряв в прихожей над наизусть заученным номером телефона, я пугливо закрыла журнал звонков и снова открыла расписание. Ирина Андреевна слов на ветер не бросает…
Свежий весенний воздух ударил по легким круче смолистого сигаретного дыма. Голова закружилась, стоило скрипучей двери захлопнуться. Под ногами чавкающая грязь.
Я поплелась пешком, ещё несколько раз обернувшись в сторону домофона. Собачники выгуливали своих питомцев, лающих на детей, визжащих на детской площадке, и прохожих. От угрожающего тявканья приземистого мастифа, тащащего на поводке хозяйку за собой в сторону собачьих разборок, я испуганно вздрогнула. Из соседей меня никто не знал. Женщина тоже предпочла не здороваться. Осмотрела меня скептически, грубо одернув собаку, и вдруг перешла в контрнаступление.
— А вы квартирантка из двадцать четвёртой квартиры! Верно же?
Я вспыхнула злобным страхом. Да какое вам дело… Не хватало разборок с соседями… Сидела дома месяц, и ещё бы столько же не выходила. Женщина хотела было возмутиться…
— Нет!
Я прибавила шагу и почти бегом вышла со двора, обогнув дом. Мне не хотелось разговаривать ни с одним живым существом… Тем более со спесивыми болтливыми соседками. Мою спину до последнего выжигал чужой взгляд, пока я не скрылась за углом. Может, я дома пересидела? Мне начало казаться, что меня все подозревают в чём-то…
Медленно, удивляясь каждому шагу, я побрела по разбитым тротуарам, огибая глубокие серые лужи — так странно, когда вокруг нет стен и один только свежий пронизывающий ветер. Тонкая подошва кроссовок непривычно прилегала к ноге после увесистых ботинок. Я спрятала руки в карман кофты и попыталась представить диалог с научруком…
Извините… Дело в том, что я работала в химической лаборатории. По специальности… Но сейчас, перед сессией, я вынуждена оставить то место. Прошу вас, позвольте мне отработать пропуски.
Вы знаете, я всегда говорю таким, как вы, одну вещь. Если учеба мешает работе, нужно бросить учебу.
Её коронная фраза. Конечно, я знала, что мне ответит Ирина Андреевна. Знала и шла в сторону проклятого университета. Нехотя, закоулками, словно вальяжно прогуливаясь или попросту оттягивая неизбежное. Всё ждала какое-нибудь знамение, чтобы прервать дорогу в сторону унижений. И я, сама не заметив как, нашла его…
Когда я поняла, что пришла к дому Антона Владимировича, у меня подкосились колени. Я чуть было не рухнула на грязный асфальт, не справляясь с участившимся удушающим дыханием. Тело окатил животный невыразимый страх. Однажды, он сказал мне в шутку свой адрес, показал в сторону высотки, в которой жил. Я никогда здесь не появлялась. Фантазировала, как уставший директор возвращается в свою холостяцкую квартиру, представляла, как выглядит его ложе, куда мужчина приводит подружек. Как он принимает их у себя в гостях — это тошно, но иногда, почему-то, болезненно приятно — думать о том, что он живет своей жизнью без интереса к какой-то лаборантке. Мне было неизвестно, да и не хотелось знать, сколько девушек клюнуло на его глубокие голубые глаза. И после того, как наше общение прервалось, я пожалела. О том, что не узнала его ближе, тогда, в кабинете. Я представляла, как захожу в его дом. В чем бы могла быть одета…