Лаборантка
Шрифт:
Неужели это происходило наяву… Столешница завибрировала от сообщения, пришедшего на директорский телефон, но разгоряченный мужчина не желал отвлекаться. И я позабыла обо всем на свете, потому что точно знала, что так бережно целовать можно только любимого человека.
Его язык нахально, но ласково скользнул мне в рот, и наше шумное дыхание невольно участилось. Я жалела, что оттолкнула Антона тогда, в кабинете — пускай бы я обожглась… Но позволила случиться тому, о чем вожделела во снах. Продолжительное, тягостное ожидание сказалось на моих прикосновениях к нему, как отчаянные суетливые попытки прижаться ещё ближе,
— Антон, я поняла, что перепутала банки… Концентрация оказалась в два раза выше… Прости меня, пожалуйста, — сбившееся от поцелуев дыхание участилось еще сильнее от охватившего меня волнения.
Пускай я буду наказана на деньги, на личное время — я была готова всё исправить. Если нужно — оплатить убытки лаборатории… Только бы не вредить больше никому… Не вредить Антону.
Он как-то озадачено рассматривал столешницу, будто и не слыша меня вовсе. Я неотрывно следила за его безмятежным лицом, на секундочку исказившимся едва разборчивой кислой жалостью. Меня истязала дрожь. Мужчина громко сглотнул, и улыбка его так медленно оставила губы, что в побледневших глазах замерло полнейшее, невыразимое разочарование.
— Вы уволены.
Всё моё тело похолодело от грубой металлической интонации, пока я непонимающе уставилась в его жестко сомкнувшиеся губы. Я изо всех сил вцепилась пальцами в столешницу, чтобы не потерять сознание, и попыталась вдохнуть немного нагревшегося воздуха.
— Что? — в груди, там, где только что стучало от восторга, кажется, безвозвратно растрескалось сердце.
— Я сказал, вы уволены. Убирайтесь! — Антон Владимирович зарычал, чуть не подавившись на последнем слове. В его глазах промелькнула враждебная озлобленность. У меня задрожали подбородок и руки, неконтролируемо принявшиеся сгребать со стола разложенные книжки. Всхлип вырвался из сдавившей сожалением груди. — Вали отсюда!
Он с удивительной ненавистью пропихнул мне в сумку последний, свалившийся на пол учебник, пока я в ужасе наблюдала за отвращением, исказившим его губы, что я только что целовала, и грубо толкнул к двери.
— Чтобы я больше тебя никогда не видел!
Глава 25
— Чтобы я больше тебя никогда не видел! — я рявкнул на Дану, не узнавая собственного стеклянного голоса. Правдоподобно злого, ненавидящего. Грудь сдавило от безобразного сожаления. Я хотел бы кричать обратное… Вот и подошло к концу всё то светлое и хорошее, что теплилось между нами. На губах ещё чувствовалось ее присутствие.
Доводить идею до конца было щемяще страшно. Она так быстро, так единственно верно промелькнула, что я и не успел вообразить масштабы боли, застывшей теперь в непонимающих, наполненных слезами глазах. Я рассматривал их каждую ночь, даже не представляя, что увижу когда-то в их отражении любовь по соседству с непоправимо утраченной надеждой. У лаборантки была надежда, как и у меня… На что-то серьёзное.
Только бы Дана меня не прощала, не искала встречи… Я безрассудно надеялся,
Девушка выскочила в коридор, схватила из каморки верхнюю одежду и побежала к выходу. Я пристально наблюдал, выглянув со склада: из кармана её синего смятого в руках пальто со звоном выпали ключи от лаборатории, словно в подтверждение правильности моего решения. Пока входная металлическая дверь с душещипательным скрежетом захлопнулась за всхлипывающей девушкой, я, с дрожью выдохнув ей вслед, наклонился за связкой и подобрал её. На несколько секунд головокружение оказалось сильнее обострившейся сосредоточенности, и я смятенно закрыл лицо рукой. Лоб невольно сморщился от странного кислого отрезвления. Не верилось, что всё кончено.
Злоба на себя вот-вот готова была выплеснуться через края истерзанного терпения — я начинал осознавать, что при самых благополучных для Даны событиях, о которых я собирался позаботиться, мы больше никогда не увидимся. И от этого тело выжигало неутешимым горем. Тут же и страх упустить что-то из виду одолевал моё только что шокированное, отстукивающее сердце. Всё, что происходило прежде — до фатального сообщения, пришедшего на телефон — всё потеряло смысл перед надвигающейся расплатой, но будет волновать мои воспоминания всегда.
Я растерянно поднялся, потирая горячее лицо, направился обратно, к реагентам. Времени было слишком мало, чтобы тратить его на сопливые чувства. Впереди ещё пара десятков лет в заключении… Вздохнул тяжело, полной, ноющей грудью — и вдруг каждая секунда словно вместила в себя по минуте.
В дико обостренной, впечатляющей плавностью осознанности, я открутил крышку от канистры со спиртом. Опустил в него ключи и, протерев их краем свитера, несколько раз посжимал в своих ладонях. Присвоил себе. Не знаю, зачем… Все отпечатки Даны, что остались на протяжении ее работы здесь, было невозможно стереть. Но вдруг бы это хоть немного её обезопасило…
Телефон, так и оставшийся на столе, беззвучно, но нервно разрывался от звонков Максима. Я осторожно взял мобильник и принял вызов. С того конца послышалась отчаянная суета.
— Забирай документы и вали из лаборатории! Слышишь? — на фоне его безысходно орущего голоса донеслись звуки шин, рассекающих мокрый асфальт. Я уже знал, что в лабораторию едет полиция. Прочитал краем взгляда во время нашего последнего с Даной поцелуя. Максим переживал, вдруг Алёна Борисовна написала только ему…
— Ты сам где? — истерики Максима я не разделял. Голос зазвучал медленно и обезличено. Почему-то наступило смиренное желание сделать то, что ещё возможно в моих силах. И это был не побег.
— Я уже подходил к лабе, но она написала… Скажи, что ты в кабинете! Скажи мне! И клади трубку! — в этот момент я хлопнул дверью склада и грузно зашагал в сторону лабораторий. В телефоне послышались чавкающие звуки, хруст встречного ветра и тяжёлое дыхание. Максим бежал. От самого себя бежал. — Удали все звонки и сообщения! И выйди незаметно! Чтобы она не увидела!