Лаборантка
Шрифт:
Мне не хотелось этого слышать… Больно дышать.
— Суд обращается за показаниями к Антиповой Алёне Борисовне.
Кудрявая девушка медленно поднялась на пошатывающиеся ноги и тяжело вздохнула. Ну и натворили же вы дел, Алёна Борисовна… Но у меня почему-то не возникло сомнений, что она не станет давать показания против меня, когда как перед заседанием в слезах молила прощение. Это было бы слишком даже для неё… Я поверила.
— Ваша честь… — Алёна пригладила копну вьющихся волос, но это не спасло растрепанный внешний вид. Не одна бессонная ночь сказалась на её заплетающемся языке. — Я… Действительно доставила в полицию колбы. Однажды я видела, как Дане было плохо после работы
— Вы посчитали, что Левина Дана могла быть причастна к производству наркотиков? — судья задала вполне напрашивающийся вопрос, но Алёна Борисовна стушевалась, и мне ничего не оставалось, как под тихий нашептывающий страх прислушиваться к тишине, окутавшей зал заседания. Я ощутила, как Антон Владимирович поднял на меня сожалеющий взгляд своих синих печальных глаз. Ничего, ты уже ничего не исправишь…
— Нет, я так не считаю…
— Уважаемая Алёна Борисовна… — было ясно, что судья хочет предложить девушке прерваться, потому что та начала захлебываться слезами. У меня что-то сжалось в груди…
— Уважаемый суд! Я обратилась в полицию, потому что знаю, что Максим Игоревич имеет отношение к наркотикам. Я лично неоднократно видела его на занятиях, когда училась в университете на химическом факультете. И мне лично он предлагал купить наркотики…
Алёна, не дожидаясь разрешения, рухнула на стул, утирая частые слёзы, но судья не стала её больше тревожить. А я с облегчением выдохнула. То, что она выпалила — неплохо. Пускай будет так.
— Я ничего не делал! Клянусь! Я не имею к этому отношения! Это всё она! — Максим вдруг вскочил на ноги, как лохматая разозленная обезьянка, со всей дури теребя прутья решётки и крича так истошно, что я закашлялась. Они с Антоном ведь и выбрали меня в качестве козла отпущения… Я знала, что фактически "это всё я"… Руки, лежащие на коленях, затряслись так сильно, что судья удостоила меня продолжительным оценивающим взглядом, но я ничего не могла сделать.
Антон Владимирович, прежде не напоминающий никому о своём присутствии, в миг распрямился над другом, с плохо скрываемой ненавистью схватив его за шиворот, и принялся вытряхивать из обезумевшего трепещущего тельца накатившую панику, с силой теребя за плечи.
— Замолчи! Она ни в чем не виновата! — а в следующую секунду, под бешеный стук сердца в горле, мне пришлось наблюдать, как в зал заседания оперативно ворвались мужчины в форме, открыли клетку и с трудом растащили двух сцепившихся подсудимых.
Глава 30
"Она ни в чем не виновата"… Я следила за тем, как маячит Ирина Андреевна у дверей зала заседания, из которого нас выгнали на перерыв. Новость о том, что она — бабушка Максима, и при каких отвратительных обстоятельствах это выяснилось, меня поразило. Но поступок Антона Владимировича, норовивший навлечь на него ещё большую беду, навевал на меня тёплое, обволакивающее чувство защищенности. И не перед законом вовсе… Я поняла, что в тот самый момент директор показал мне свою любовь, как сумел. Между нами действительно было нечто большее, чем потребительские ночные отношения или неформальное общение между начальством и подчиненной. Неожиданный поступок, хоть и в глубине души такой желанный — я не верила, что Антон Владимирович на такое способен. Способен на чувства…
Ликовать было совсем некстати. Но на вторую часть заседания я шла со знанием о том, что директор публично выразил отношение к лаборантке, усыпавшую своими отпечатками меченную
— Уважаемые участники уголовного дела по обвинению Палачева, Кулибина и Бракина! Начинается вторая часть судебного заседания. Прошу вас впредь соблюдать дисциплину и помнить, где вы находитесь, — дело выдавалось чересчур эмоциональным не только для родственников и влюблённой дурочки, судья помрачнела за время перерыва. — Суд предоставляет слово адвокату подсудимого Палачева, Ларину Роману Олеговичу.
Начинало казаться, что я немного сроднилась со здешней обстановкой. Всё выглядело как-то привычно, и перед глазами картинка слегка блёкла от моих усердных попыток оставаться сосредоточенной: жалюзи я все изучила на предмет пыли и пятен, за окном, несмотря на ранний час, почему-то было немного сумеречно. Яркий герб над судейским столом и лакированная мебель из темного дерева теперь будут долго мне сниться… Я села на то же место, обратив внимание, что двое мужчин за решёткой теперь находились в наручниках, и не сдержала сдавленного писка. Боже, Антон Владимирович… Он совсем не смотрел на меня, насупился, пока я смирялась с радикальными атрибутами правопорядка на раскаявшемся мужчине, заступившимся за меня ценой собственной репутации.
— Уважаемый суд! Я ходатайствую о том, чтобы расшифровка телефонных звонков, которую я изучил на перерыве, была подвергнута повторной экспертизе на предмет объективности предъявляемых обвинений о распространении наркотиков. В ней нет ничего предосудительного, из чего можно было бы исходить о том, что речь шла о запрещенных веществах. Как я уже говорил, подсудимые вели диалог на тему доставки в университет реактива для научных исследований…
Уставшая женщина, облачённая с раннего утра в тёмную мантию, тяжело вздохнула и некоторое время помолчала.
— Ну хорошо. Суд удовлетворит ваше ходатайство, — это означало лишь, что разбирательства будут продолжаться ещё неопределённое время, и я не сдержала огорченного вздоха вслед за судьей. Было глупо считать, что суд по запутанному уголовному делу с несколькими фигурантами завершится в один ничтожный день…
— Ваша честь! Я не делал наркотики! Я знаю, что их синтезировала Дана!
И снова эта неконтролируемая тревога, входящая в постыдную уродливую привычку… Когда-то я считала Максима Игоревича незаслуженно умным человеком, но сегодня он продолжал напоминать мне целый спектр диких животных, вставляя свои две копейки без всяких на то оснований. Мне будет жаль, если появится шанс оправдать этого жалкого предателя вместе с директором, задрожавшего от желания вмазать по соседству сидящему другу. Со скрежетом на зубах Антон отвернулся в тёмный конец зала и, как смог, спрятал сморщившееся лицо прикованными друг к другу ладонями. Нет, только не слёзы…
— Суд учтёт ваше мнение, — реплика подуставшей судьи прозвучала слегка с издёвкой, повышая накал некомфортной обстановки. У меня дрогнули губы, но нарушить дисциплину я не решилась. Зато это сделала бабушка Максима Игоревича, ни разу не присевшая во время перерыва и стремительно вскочившая со стула.
— Послушайте! Не надо ничего учитывать! Эта девица пятый год учится на химфаке, — научрук обернулась в мою сторону, презренно тыкая жилистым пальцем. У судьи, грозно распрямляющейся за её спиной, вытянулся рот. Ох, Ирина Андреевна… Я зажмурилась под нелицеприятные, но спасительные высказывания. — И вместо того, чтобы писать диплом, она бегает по работам и считает, что её безмозглая голова кому-то нужна! Другое дело это говно за решёткой! Да он спал и видел, как ему получить новую дозу! Он готов на всё! Понимаете?