Ладья Авалона
Шрифт:
— Ну, можно было и поцелуем передать, тьфу! — пробулькала из приоткрытой ванной Вика, чистившая зубы.
— Бррр, — поежился Сергей. — Нет, я рад, что для нас уже все кончилось.
— Блин, да ты подумай не только о себе! — одернул его Артур, накидывая себе под спину подушки и усаживаясь в кровати. — Михалыч переживает. Сам как бы себя чувствовал? А эта дура еще его при всех унизила!
— Еще бы! Я представляю, как ему стыдно и неприятно, — Вика вышла из ванной и села на свою постель. — Не знаю, что такого — сходить к врачу? Просто сдать анализы и выпить пару-тройку хороших таблеток? Это же само не пройдет.
— Ну, может, он боится, что врач разболтает? — предложил Сергей. — Тут людей не так уж и много, наверняка врачи всех знают.
— Значит, в другой город надо поехать, — упрямо заявила Вика. — Что мы тут это перетираем? Надо это все ему говорить!
— Дельная мысль, — фыркнул Артур, натягивая одеяло
— Ну и че? — отозвался Сергей, откладывая расческу. Вика ласково обвела их обоих взглядом — какие они ухоженные, чистенькие, прямо как настоящие девочки. Не пускают ветры, не рыгают, не ржут над пошлыми шутками и не лапают друг друга за сиськи. Красота!
— Рюкзак через плечо! — испортил впечатление Артур, ковыряя пальцем в ухе. — Я вроде бы, убедил его помириться с другом. Я-то думал, они так конкретно разосрались, а он сам мне говорит, мол, я понимаю, что надо извиниться, я неправ и т. д. Вот только все равно деньги откуда-то достать надо, — недовольно резюмировал он.
— Ну, это тебе раз плюнуть, — отмахнулся Сергей. — Ну а мы с Викусей договорились с ребятами, что они нас отведут завтра к башне. Кагбэ нужды особой нет, конечно, но…
— Мы же должны общаться с фанатами, — сказала Вика. — Тем более, они симпатичные такие.
— И потом, — продолжил Сергей. — Эта малышка Алиса от меня без ума. Я вот думаю, завтра от нее или от ее сестры все-таки попытаться разузнать что-то, что там было на работе.
— А я займусь женой, — добавила Вика. — Надеюсь, до обеда успею.
Выключив свет, они еще долго лежали без сна, молча. Каждый думал о своем, от ближайших конкретных целей все более переходя к своей собственной персоне, к своим заботам и проблемам, к своим грехам и несбывшимся надеждам. Усталые мышцы натруженных за день ног изредка спазматически подергивались, точно намереваясь еще куда-то идти. Волнами накатывала дремотная слабость. В не зашторенные окна сеялся звездный свет, доносилось далекое шуршание моря, треск проезжающих мопедов, голоса идущих мимо людей. Из соседней комнаты время от времени слышался мелодичный звон, будто ночные духи, играясь, задевали в полете струны арфы. И все это вместе в эту минуту казалось невыносимо реальным и бесконечно живым, до каждого листика на деревьях за окном. И, прежде, чем провалиться в сон, Вика, зевая и заворачиваясь в мягкое, пахнущее лавандой одеяло, думала — быть может, это и есть настоящее? И она на самом деле Трисс, арфистка из «Ладьи Авалона». Завтра будет день, в пятницу выступление в «Сейле», а в Бельтайн они дают концерт в Новороссийске, а где-то есть дом, и мама, и парень, что принес ей накануне гастролей охапку синих ирисов. И впереди еще вся жизнь, полная и живая. А это далекое — это сон, глупая мечта хмельной вечеринки. И нет никакой Вики Ермолаевой, никаких непоправимых грехов, никаких заданий, чей смысл сокрыт за картиной с черно-белыми шариками… Шарики, шарики, накатываются белыми брызгами на черный влажный берег, и катятся назад, подпрыгивая и шурша…
Глава 4
Было около одиннадцати часов утра, когда Вика подошла к небольшому скверу, прилегающему к территориям школы и детского садика. День разгорался жаркий, полный запахами цветов и предвкушением лета. Голуби топтались на дорожке, ожидая съедобных подачек. Упитанная кошка вольготно раскинулась в пыльной ямке под кустом, изредка, когда голуби особенно шумели, открывая глаз. Вика кинула им семечек из пакета и присела на одну из скамеек. Ей было видно, как из садика вышли несколько женщин с детишками, но все они были не той, кого ждала юная арфистка. Наконец, спустя добрых минут пятнадцать, вышла и Лариса Данилина. Вика изумленно вскинула брови — на фотографии, которую в бумаги вложил Светлый, Данилина производила впечатление яркой, уверенной в себе женщины, красивой несколько необычной красотой. Живописный беспорядок волос, умелый макияж, ухоженная фигура, лицо довольно несимметричное, но очень живое и эмоциональное. Вика подумала сначала, что ошиблась, но у вышедшей на улицу женщины была точно такая же, как на фотографии, крупная родинка над верхней губой. Данилина, которую сейчас видела Вика, производила впечатление крайне измученной жизнью женщины. Ее лицо поблекло, посерело, глаза припухли, под ними пролегли глубокие лиловатые тени, на лбу пролегла горестная, немного нервная складочка. Не накрашенная и плохо причесанная, она казалась жалкой, а ее одежда была подобрана вразнобой. Даже носки на ногах были разного цвета. Она плелась по улице, будто на пределе возможностей, прикрывая глаза так, будто с закрытием
— Я могу чем-то помочь? — растерянно спросила она. — Что случилось? — обратилась, приседая, к мальчику, который повернул к ней заплаканное личико. — Кто тебя так обидел? Дети? Или может быть, воспитательница строгая? — это уже к матери, которая окинула случайную помощницу испуганным и потерянным взглядом.
— Н-нет, нет, — Лариса быстро взяла себя в руки и погладила сына по голове. — Воспитатели здесь замечательные… Просто… в семье проблемы.
— А-а, — понимающе протянула Вика, не отрываясь от испытывающих глаз ребенка. Эти внимательные карие глаза затягивали. Таким когда-то был Игорь, а она этого не видела. Он тоже ходил в сад, играл с детьми, переживал свои маленькие радости и печали, и у него был дом, куда его вела не родная, но любящая женщина. А вот ее, Вики, рядом не было. Пока ее собственный сын постигал мир, она бесцельно тратила годы на пустую возню, которая окончилась ложью, пустым самодовольством и разбитой на серпантине машиной. Дура, какая же дура… Слезы подступили к горлу и Вика, не справившись с чувствами, судорожно всхлипнула. Лариса с каким-то истерическим сочувствием коснулась ее плеча:
— Что с вами?
— Я… мне.. — Вика заставила себя подавить горечь и стыд и, опустив глаза и часто моргая, вымученно улыбнулась. — Не могу видеть детей… Мой малыш… — и она только скривилась и махнула рукой. Данилина мигом обняла ее, поглаживая по спине:
— Боже, какой ужас! Держись, хорошая! Ну, не плачь… Все еще будет! Ты ведь такая молодая!
Но Вика уже никак не могла остановиться. Она обняла измученную женщину и рыдала у нее на плече, желая поведать, что все намного ужаснее, что она сама, своими руками расписалась в том, что единственное родное существо ей не нужно, что оно стоит у нее на дороге, не пуская ее дальше, а она слишком слаба духом и себялюбива, чтобы взять его на руки и идти вдвоем. Что «малыш» уже почти взрослый человек, и что у нее уже ничего не будет.
Наконец, застыдившись и взяв себя в руки, она отстранилась. Никита уже не плакал, а с удивлением смотрел на эту странную незнакомую тетку. Лариса устало улыбнулась:
— Держись, мы должны быть сильными. Жестоко, конечно, но никто не поможет, если ты сама себе не поможешь… Я это хорошо знаю, — она глянула на ребенка и светло улыбнулась ему. — Но у меня есть мой сынок, и не справляться я не могу.
— Плохой отец? — предположила Вика, утирая слезы бумажным платочком.
— Да, — вздохнула Данилина. — Скорее его отсутствие… Вернее, не совсем так, но, — и она, засмеявшись своей путанице, только махнула рукой. — Может, в кафе? Тут недалеко, вам нужно успокоиться, да и я не отказалась бы от кружечки кофе — с утра еще не ела, да и ребенка покормить надо. Вроде бы сад должен облегчать жизнь, а выходит наоборот — пока отвезешь с утра, пока обратно дойдешь, успеешь всего-ничего, а там уже беги обратно…
— Мой парень умер, — зачем-то сказала Вика, не подумав, что эта информация вовсе не совпадает с жизнеописанием настоящей Трисс. — И я ребенка потеряла от стресса…
Лариса немного помолчала, а затем сказала:
— Не понимаю, зачем жизнь так нас испытывает. В одном дает, в другом отнимает, — Вика видела, что ей необходимо выговориться, поэтому услужливо молчала. — Может быть, потому что люди могут быть хороши лишь в чем-то одном? Один хороший муж, но не умеет работать. Другой любит работать и хорошо зарабатывает, но зануда и тупица. Другой прекрасный собеседник и друг, но плохой любовник. Третий хороший отец, но ни к чему больше не годен… Или потому, что в разное время мы видим в человеке разное? Ценим разное? — она глянула на Вику, словно спрашивая, можно ли ей еще говорить и, получив вежливый кивок, заговорила дальше. — Мы когда только встретились и стали жить вместе с Мишкой, я была на седьмом небе от счастья. У нас все было идеально — мы прекрасно проводили время, постоянно были какие-то интересные поездки, бесконечные разговоры о самых разных вещах, все чудесно в постели, и в работе у него все было хорошо. Я видела, как ему нравится делать свое дело, он творчески вообще ко всему относился. А потом, как я забеременела, все изменилось… Он как будто на мне крест поставил! А ведь я держала себя в форме и не зацикливалась, знаете как бывает у некоторых, на быте и детской теме… А он начал отдаляться. Потом как-то первый год пролетел в заботах незаметно, а когда я глаза раскрыла — рядом был совсем чужой человек, — она опять помолчала, и Вика тоже молчала, ожидая продолжения.