Лагеря и этапы
Шрифт:
– Нет, ну по ним точно видно, что не целовались,
– Да, посмотри, какие губы, по губам-то всегда понятно,
– Хотя она, может, и да…
– Да нет, вряд ли…
И все в том же духе. Не ручаюсь наверняка, но предположительно, именно в тот момент они разонравились мне окончательно. Перечеркнув наши грязесмесительные прогулки на озеро, поливания из колодца и остальные мелочи, связывавшие нас. Они стали первыми в моей жизни людьми, которых мне захотелось поколотить. Но я, конечно, не стала. Целоваться хотелось всем. Это казалось чем-то запретным и манящим. Тем же вечером, во время вечернего костра, они выдвинули предложение сыграть не то в «кис-брысь-мяу», не то сразу в «бутылочку». Не представляю, под каким предлогом, но вся детвора в возрасте от семи до одиннадцати испарилась и скрылась в «курительной», темной беседке у главных ворот. Именно тогда игра в «бутылочку» прочно и уверенно вошла в нашу жизнь.
Я даже не уверена, что у нас была настоящая бутылка, или что она долго продержалась на самом деле, поскольку чуть ли не сразу стало очевидно, что это все было всего-навсего предлогом. Целоваться хотелось, может быть, и всем, но далеко не со всеми. Москвички с двумя ребятами постарше чуть ли не вскрикивали от радости, когда практически в каждом кругу им выпадали желаемые партнеры. С большим усилием воли они выдерживали мучительные и постыдные «поцелуи» с ребятами помладше. Потом они и вовсе стали избегать формальностей, просто под вечер уходили за территорию лагеря и долго там бродили. Так начался самый долгий, переменчивый и странный летний роман, развернувшийся на моей памяти в нашей компании.
Вскоре, выяснив, что дожидаться их бесполезно, мы продолжили играть оставшимся составом. Это было смешно, нелепо и мило. Конечно, у нас тоже сформировались свои предпочтения. Имела место быть наивная ребяческая ревность, когда бутылка указывала не на тебя. И было что-то совсем уж глупое в том, чтобы сидеть, прижавшись плотно сжатыми губами к лучшему другу, пока все считали вслух положенное вам время. Как не иронично, но именно с ним спустя много лет произошел мой первый настоящий поцелуй. А тогда закрутилась канитель постоянных подколов, стеснений, глупостей и поочередных симпатий. Затем, то ли кто-то из старших ребят пристыдил нас за то, что мы до сих пор занимаемся «ребячеством» и играем в такие детские игры, то ли просто нам самим это занятие наскучило, и, как и все на свете, игра в один прекрасный момент утратила свою актуальность.
А ужин и волейбол, и костер, ей предшествовавшие, остались. Волейбол вообще занимал и занимает особое место в ежедневном распорядке дня. Примерно через час после ужина на игровую площадку сползались со всех сторон желающие. Мяч посмотреть и себя показать. Пока мы были слишком маленькими для игры, нам отводилась почетная роль болельщиц и «мешальщиков». Я могла на протяжении целого вечера надрывать голос, взгромоздившись на лесенке для судьи, и отчаянно вопя: «МОМЕНТ МОНТАЖ». По загадочному стечению обстоятельств, одна из команд выбрала себе такое название. Когда ласковские играли между собой, скорее всего, они частенько просили кого-нибудь убрать меня подальше от площадки. Но когда шли соревноваться с соседним лагерем, мы были их главной надеждой и опорой. Никто не умел так не вовремя начинать молотить ногами и орать, портя соперникам лучшие подачи и сбивая с хода игры. Силой нас утащили оттуда раньше, чем матч был окончен. В более сознательном возрасте мы ходили на соревнования пару раз, посмотреть, но такого азарта уже не было. А порой нас даже брали в команду.
Междоусобные же игры были ежевечерними. Я всегда побаивалась мяча, да и играть меня никто никогда не учил, но все же было приятно чувствовать себя частью команды и получать похвалы своим подачам. На площадке случались всевозможные нелепые и травмоопасные ситуации, от забавных, до невозможно смешных, от совсем легких, до почти серьезных. Постоянные столкновения, переругивания, выбитые пальцы, отбитые попы, колени, прилетавшие то в носы, то куда-то еще. Возник даже особый волейбольный язык, с непонятными терминами, смешными исковерканными словами и заменителями матюгов.
И до поры, до времени, это было для меня единственным возможным вечерним времяпрепровождением. Если быть точнее – до того года, когда у меня появились первые комплексы, и замечания по поводу пропущенных мной мячей или кривых подач перебили всю мою охоту играть вместе со всеми. Поэтому чаще всего я читала, одним глазом наблюдая за игрой, или смотрела с малышней мультфильмы, которые для них крутили в игровой. Там же, на этих показах – держалась за ручки, убегала в лес на «свидания», и все остальное – по списку.
Играли до темноты, когда увлекало особенно сильно – даже в темноте, при фонарях. После волейбола бежали мыться.
Душ – это тоже отдельная история. На первых порах был кочегаром папа моего лучшего друга вместе с ребятами-штангистами, а затем и мой папа. Когда после лесных пожаров запретили разводить костер, мы бегали к нему жарить хлеб, по привычке. Печка была здоровенная, чугунная, из кочегарки всегда несло жаром, дровами и углем. Топить начинали сразу после ужина и продолжали до самой ночи. Вода нагревалась долго, а на утро снова текла ледяная. И всегда – ржавая, из-за старых труб, которые ни разу на моей памяти не меняли. Хотя в самом душе ремонт несколько раз делали. Душевой служил большой кирпичный сарай, поделенный на две половины – мужскую и женскую. В обеих присутствовал предбанник и сама душевая комната, в которой расположены вдоль стен шесть или восемь распределителей. Внизу – дощечки, чтобы не скользко было стоять.
В лучшие времена, чтобы попасть туда, нужно было отстоять или отсидеть очередь. Занимать начинали еще до ужина. И первым делом после еды неслись на скамеечку перед входом. Кидали баскетбольный мяч или просто болтали. Как только кто-то выходил – сообщалось, сколько уже помылись и переодеваются. В зависимости от полученной информации, ожидающие, в заданном количестве, протискивались в предбанник. Кабинок, ширм или шторок никаких не было. Поэтому мы всегда старались заходить с девчонками вчетвером или вшестером, чтобы не мыться вместе с тетками или бабками. Подолгу намыливались, нежились под горячей водой, исполняли новые хиты, кидались друг в друга тапками и просто дурачились. И как можно дольше оттягивали момент прежде, чем впустить кого-то еще. Даже если дверь настойчиво атаковали. Постепенно лагерь приходил в упадок и очереди начали пропадать, особенно – после волейбола. Уже никто не ругался, если мы затевали стирку или просто торчали там битый час.
Глава вечерняя.
Сказки на ночь.
Про мои отношения с темнотой
Когда с водными процедурами было покончено, включали фильмы уже для взрослых. Если не было фильмов, мы устраивали чаепития. Каждый тащил, что у него было, или что разрешали взять родители, и выкладывал на общий стол. Мы рассказывали друг другу страшные истории. Или слушали рассказы М., что было нашим самым любимым занятием. Не знаю, сколько из них было правдой, а сколько – выдумкой, но чаще всего даже самые страшные истории были веселыми и легкими. Постепенно посиделки перетекли в игротеку, к ним добавилась игра в покер, тоже быстро ставшая традицией. Правда, спустя какое-то время играть в него становилось все скучнее, и мы снова перебрались за стол на улице, болтали, дожидаясь играющих, а потом шли гулять по ночному лесу.
В первый раз мне было страшно до усрачки. Слово неподобающее, но со всей полнотой описывает мои ощущения. С темнотой у меня вообще отношения были напряженные. Тем более что перед этим мы зачастую смотрели фильмы ужасов, и тогда я даже в темный коридор не заходила одна. Всегда просила кого-нибудь проводить меня прямо до комнаты, а после будила маму, чтобы она закрыла дверь.
Один раз, еще будучи маленькой, я осталась ночевать у девочки, чьи родители не то уехали в город по делам, не то с друзьями на шашлыки. Изначально план был – веселее не придумаешь. Красить друг другу ногти, делать прически, читать журналы, которых мы притащили из библиотеки целую кипу. Все было хорошо ровно до первого похода в туалет. Мало того, что туалет – это название символическое, до него еще и идти приходилось чуть ли не через весь лагерь. И если в первый раз мы героически выбрались из комнаты с фонариком и добежали до кустов неподалеку, то во все остальные разы я категорически отказывалась покидать наше пристанище. Нам пришлось соорудить себе ночной горшок. В дело пошло трехлитровое ведро из-под майонеза. Ночевка была испорчена. Нас очень скоро начало клонить в сон, в комнате стало душно, журналы казались скучными, мы надулись газировки, и ведро переполнялось слишком быстро. Запах стоял тлетворный, а шторы пришлось завесить так плотно, что не осталось ни единой щелочки, потому что мне все время казалось, что за окном кто-то стоит.