Лаис Коринфская. Соблазнить неприступного
Шрифт:
— Но у нас нет ни мяса, ни рыбы, — ошеломленно всхлипнула Нофаро.
— Мне в дорогу дали немало всяких припасов, — решительно сказала Лаис. — Там еще остался изрядный кусок солонины. Нам вполне хватит на ужин. А завтра мы с тобой сходим на рынок…
— На завтра нет торговли, мяса нигде не купишь, ведь завтра Фесмофорис! — испуганно возразила Нофаро.
— Забудь это слово! — рявкнул Дарей.
— Забудь! — кивнула Лаис. — Значит, с самого утра мы спустимся в бухту, там всегда можно купить рыбы, верно? Иди чисти зубы, а я пока нарежу мясо.
— Поужинай сама, сестренка! — вскричал Дарей, подхватывая на руки жену с такой легкостью, как если бы в ней было не
С этими словами Дарей утащил Нофаро в глубину дома, а Лаис осталась одна.
В очаге еще горел огонь, поэтому она согрела воды — в доме у начальника службы водоносов ее было вволю! — и как следует смыла дорожную пыль. Затем поела — и развязала один из узлов, которые передал ей Мавсаний по приказу Артемидора.
52
Талант весил около двадцати шести килограмм, статер — чуть больше восьми граммов.
Это был самый большой узел — с роскошными хитонами и гиматиями, а также покрывалами. Во втором лежали сандалии. Большая кожаная дорожная шкатулка была полна украшений, от наплечных карфит до драгоценных поясов, от гребней до ожерелий, от серег до ножных и ручных браслетов безмерной цены.
Губы Лаис невольно расплылись в улыбке, пока она созерцала все это богатство, которое Мавсанию, на счастье, хватило ума скрыть от Клеарха, иначе тот просто вцепился бы в горло Артемидору. Сам Артемидор не вышел проводить Лаис, поэтому она была лишена возможности поблагодарить его. А любопытно было бы взглянуть в его глаза и попытаться понять, что означают эти столь щедрые дары…
— Хотелось бы мне знать, накупит он своей мраморной подруге новые наряды и украшения или отныне перестанет играть в куклы? — пробормотала Лаис не без ехидства, любуясь роскошными вещами, — и в это мгновение девушку поразила догадка, заставившая ее остолбенеть.
Статуя Артемидора выглядела как женщина, ожидающая возлюбленного, готового слиться с ней. Но ведь тот мраморный красавец, которого нашла Лаис во время своих блужданий по недрам Акрокоринфа, имел вид мужчины, готового слиться с возлюбленной! Обе статуи были изваяны из чудесного бело-розового мрамора с одинаковым безупречным мастерством. А что, если они принадлежали руке одного и того же ваятеля? Конечно, конечно, это так! Правда, странно, почему они находятся в разных пещерах, но, быть может, те же злодеи, которые оскопили статую, и разлучили любовников?..
И тут Лаис поразила новая ошеломляющая догадка! Может быть, прекрасная статуя Афродиты Пасеасмены, Афродиты Страстной, которую благодаря Лаис нашли в подземелье кровавой Кибелы и перенесли в храм, тоже изваяна руками того же мастера?
«Удастся ли мне выяснить это? — грустно подумала Лаис. — Вернусь ли я в Коринф?»
Мысль о том, что этого может не произойти, что она не откроет тайны гибели Гелиодоры, не отомстит ее убийцам, не очистит своего имени от гнусных обвинений, никогда больше не увидит полюбившийся, ставший родным город, не встретится с Клеархом и Артемидором, вновь заставила слезы выступить на ее глазах.
Но девушка так устала за этот день, что у нее даже плакать не было сил. Поэтому она поскорей завернулась в теплый дорожный гиматий, подаренный ей Клеархом, и прикорнула прямо на полу: ведь Нофаро была настолько озабочена улаживанием своих семейных отношений, что забыла приготовить гостье постель.
Впрочем, Лаис вовсе не была на нее в обиде!
Водоносы в Мегаре, как и в Коринфе, приступали к работе ни свет ни заря: ведь людям вода нужна с самого раннего утра! — поэтому Дарей ушел, когда подруги еще спали. Лаис проснулась, когда Нофаро начала хлопоты по хозяйству, и с удивлением обнаружила себя не на голом полу, а на двух толстых тюфяках.
Видимо, хозяева среди ночи вспомнили о гостье и прервали свои бурные ласки, чтобы устроить ее поудобнее. А она так устала, что даже и не проснулась!
Нофаро прятала счастливые глаза, а Лаис старалась не хихикать, поглядывая на ее шею со следами жарких поцелуев. Судя по всему, времена белых бобов, пахучего чеснока и таинственной травы сатирьон удалились в невозвратное прошлое!
— Если мы хотим купить рыбы на обед, нужно идти поскорей, — сказала Лаис после того, как подруги позавтракали небезызвестным коровьим сыром, который оказался довольно вкусным, тем более что для них-то он совершенно никакой опасности не представлял. — Если будем копаться, рыбаки, пришедшие с ночного лова, все самое лучшее распродадут.
Однако Нофаро что-то не спешила и вместо того, чтобы одеваться, принялась перебирать наряды и украшения в узлах Лаис:
— Красота какая, какая роскошь! Какие щедрые дары! И что же ты нынче наденешь? Этот гиматий будет очень хорош вот с этими сандалиями. И нужно пристегнуть карфиты из электрона [53] . Ну-ка, примерь! А потом вот это, и это, и еще это!
— Да ты надо мной смеешься, Нофаро?! — Лаис и сама засмеялась. — Я — простая девушка с Тринакрии, рабыня госпожи Роксаны, меня тебе дали в помощь на время, а ты хочешь, чтобы я отправилась на рыбный рынок, нарядившись подобно гетере, желающей покорить всех окрестных мужчин! Я пойду в той же серой одежонке, в которой сюда приехала, да прикрою голову, чтобы никто не заметил, что у меня волосы не острижены! — И в подтверждение своих слов Лаис набросила покрывало. — А уж ты наряжайся во что хочешь из этих вещей и красуйся, как и подобает жене старшины водоносов! Только как же мы отправимся вдвоем? Лишь гетеры и рабыни могут ходить сами по себе, а важные супруги достопочтенных горожан должны появляться с сопровождением… Что же нам делать? Может быть, сбегать за Мавсанием и попросить его пойти с нами?
53
Так древние греки называли янтарь.
— Здесь не такие строгие порядки, как в Афинах и даже в Коринфе. Довольно будет и твоего общества, рабыня, — хихикнула Нофаро. — Как же мне тебя называть? Рабыне имя Лаис не очень-то пристало…
— Ну, зови Доркион, — пожала плечами Лаис. — Я с удовольствием вспомню прошлое.
— А вообще-то ты верно сказала, — вдруг испуганно проговорила Нофаро, глянув в окно, — лучше и в самом деле позвать Мавсания. Сходишь за ним? Только не сейчас, а немного погодя. А я пока окно закрою. Что-то дует…
— Дует? — изумилась Лаис. — Да нынче ни ветерка!
И вдруг она заметила, что Нофаро отпрянула от окна и прижалась к стене. У нее было такое испуганное лицо, что Лаис и сама встревожилась. И в это мгновение до нее долетело нестройное пение:
Деметра, матерь земная, забудь о печалях,
Вернулась к тебе дочь твоя, Персефона.
Вот радость, вот счастье —
Родную в объятьях держать,
Вновь вспомнить, как девочкой малой была:
Не отходила тогда Персефона от матери милой.