Лаис Коринфская. Соблазнить неприступного
Шрифт:
Но что делать, если гетера Лаис была единственным человеком, которому он мог доверить спасение дочери!
Уговорились, что Мелисса укроется у Лаис на несколько дней, чтобы Неокл, не опасаясь «козлоногих», мог поговорить со своими товарищами по несчастью и попытаться выяснить, что на самом деле творится в гроте. Он даже надеялся, что сможет собрать компанию смельчаков и пробраться в это страшное место ночью, когда там никого не будет. Если удастся найти выход из грота на морской берег, можно быть уверенным, что жрецы все это время лгали и что в самом деле похищали девушек, как похитили Мелиту…
Мелисса не
Однако Неокл только неуступчиво и угрюмо качал головой.
— Дорос не может быть сыном кого-то из «козлоногих», — наконец вмешалась Лаис. — Мелита пропала больше года назад, а после его рождения миновал всего какой-то месяц. Значит, Мелита зачала его уже в неволе. Кто знает, может быть, его отцом был такой же несчастный раб, как и она. Воин, попавший в плен, или путник, захваченный разбойниками и проданный в рабство… Кто знает, может быть, они с Мелитой полюбили друг друга, может быть, ночи, проведенные в объятиях этого человека, были для твоей дочери, Неокл, самыми счастливыми?
От этих слов Неокл чуть не разрыдался и, называя себя глупцом, воскликнул, что Лаис и Мелисса правы: он должен поехать в Мегару и разыскать сына любимой дочери! Он будет счастлив взять его в свой дом, тем более что ему самому боги не дали сына. А теперь появился наследник, которому можно оставить все торговое дело…
— Но не забывай, что теперь Дорос — сын Нофаро и Дарея, — напомнила Лаис, однако Неокл заявил, что готов предоставить им дом в Эфесе, если они не захотят расстаться с его внуком: пусть видятся с ним каждый день, пусть остаются ему родными людьми, но жить Дорос будет в доме своих предков, в родном доме своей матери!
— Вот интересно бы знать, делили аргонавты золотое руно прежде, чем его добыли? [70] — с невинным видом спросила Лаис, и Неокл усмехнулся: да, прежде чем решать судьбу Дороса, следовало его найти, а еще раньше следовало отомстить похитителям его матери!
Наконец Неокл отправился домой, а девушки улеглись спать. Мелиссе приготовили ложе в комнате по соседству с опочивальней Лаис, однако вскоре та услышала, что ее гостья плачет сквозь сон. Лаис разбудила ее, успокоила, но Мелиссе было страшно оставаться одной, поэтому Лаис уложила девушку рядом с собой. И Мелисса немедленно уснула, уткнувшись в ее плечо.
70
Аналог русской пословицы: «Делить шкуру неубитого медведя».
Лаис не слишком хорошо знала, сколько лет дочери Неокла. Вряд ли Мелисса была многим младше, и все-таки Лаис чувствовала себя по сравнению с ней гораздо более взрослой и опытной. К тому же, искренне любя Неокла — хоть и не той страстной любовью, которая внушена Эросом, а всего лишь как друга и покровителя, — Лаис полюбила и его дочь. Она с нежностью слушала ее легкое, полудетское дыхание, и в этом странном состоянии между сном и бодрствованием Лаис казалось, что Мелисса ее сестра: такая же названая сестра, как Нофаро, какой была Гелиодора…
При воспоминании о Гелиодоре Лаис почувствовала острую боль в сердце. Совесть угрызала ее. Да, больше нельзя ни дня оставаться в Эфесе! Нужно так или иначе вернуться в Коринф. Изменить облик, выдать себя за другого человека — но непременно выяснить, что же все-таки случилось в ту страшную ночь, когда погибла любимая подруга.
Постепенно сон начал туманить голову и Лаис, однако вдруг ей послышались крадущиеся шаги.
— Кто там? — шепотом, чтобы не разбудить Мелиссу, позвала Лаис, однако ответа не последовало.
Кажется, шаги были мужские.
— Ты, Мавсаний? — настороженно приподнялась она в постели — и тотчас сильные руки скрутили ее!
Лаис попыталась крикнуть, однако ей проворно вбили кляп в рот и обмотали покрывалом с ее же кровати. Рядом билась и стонала Мелисса.
Лаис стащили с постели и куда-то понесли. Издалека донесся возмущенный крик Мавсания:
— Что вы делаете, негодяи? — затем глухой удар упавшего на пол тела.
Но думать об участи Мавсания Лаис уже не могла: она была слишком плотно завернута в покрывало и задыхалась. Через несколько мгновений девушка лишилась сознания.
Очнулась она от того, что могла свободно дышать, и от боли в спине. Еще не открывая глаз, ощутила сырость и холод. Руки и ноги были связаны грубой веревкой, от которой саднило кожу.
Неподалеку кто-то плакал, стонал и жалобно призывал на помощь добрых богов.
Это была Мелисса: даже не видя девушку, Лаис узнала ее голос — и поняла, что им пока есть за что этих богов благодарить. Они обе еще живы!
Однако до нее доносились еще какие-то звуки — словно бы где-то трубил испуганный осел. Или это только чудилось?..
Кто-то бесцеремонно шлепнул Лаис по щеке:
— А ну, открой глаза! Хватит притворяться!
Лаис приподняла ресницы, огляделась, с трудом поворачивая голову на занемевшей шее, и обнаружила, что находится в какой-то пещере — сырой, холодной, насквозь продуваемой ветром.
Сильный сквозняк рвал пламя факелов, и отсветы огня буйно плясали на влажных каменных стенах. Обнаженная Лаис лежала на плоском камне, настолько большом, что помещалась на нем во весь рост.
Невдалеке был слышен рокот моря: оно хлестало о скалы и наполняло пещеру своим соленым дыханием. Лаис снова мысленно возблагодарила богов за то, что они с Мелиссой еще на земле, что их, бесчувственных, не погрузили на какой-нибудь корабль и не увозят в неведомые страны, чтобы продать там в рабство, как продали Мелиту и других эфесских девушек.
О да, Лаис уже не сомневалась, где находится и в чьи попала руки! Не сомневалась потому, что над ней нависало лицо того самого козлоногого жреца, который утром оскорбил ее на агоре.
Ее приволокли в пресловутый грот Артемиды!
Заметив, что Лаис открыла глаза, жрец поднес к ее глазам какой-то предмет, и девушка узнала подвеску в виде цветка лотоса, которую ей дал в Мегаре перепуганный служитель Фесмофорис.
— Откуда это у тебя, шлюха?
И, поскольку Лаис замедлилась с ответом, жрец ударил ее по губам. Девушка почувствовала во рту вкус крови.