Лакуна
Шрифт:
— В Ренессансе есть свои сильные стороны, — возразила его супруга.
— Честное слово, Фридуча, кому нужны эти порхающие пухлые херувимы?
Вообще-то она как раз сейчас пишет картину, на которой есть херувимы. Похожи на непослушных детей с крыльями. Хозяйка вечно недовольна тем, что рисует, и разговаривает сама с собой: «О боже, это никуда не годится. Выглядит как куча собачьего дерьма». Канделария боится к ней приближаться. Возле материного кладезя ругательств сеньора вполне может воздвигнуть собственную пирамиду.
А вот в мужа она верит свято. Всегда говорит гостям: «Диего — это культурная революция, и к черту остальных художников!» Несмотря на то что среди гостей как раз художники. Как-то раз в студии она сказала:
Сеньора утверждает, что у мексиканцев натянутые отношения с собственной историей, потому что нация формировалась из множества разных племен: тольтеки, ацтеки, майя, индейцы из Оахаки и Соноры, — и с самого начала все они сражались друг с другом. Потому-то европейцам и гринго удалось все прибрать к рукам. «А Диего под силу взять все эти разные племена и сплотить в одну patria [126] — Мексику», — поясняет она. Он рисует это на стенах, и фрески его так огромны, что их невозможно забыть.
126
Отечество, родина (исп.).
Это многое объясняет, говорит она. Почему о нем столько говорят. И почему некоторые мечтают свести с ним счеты — не только гринго, но и те мексиканские парни в техасских шляпах, которым не хочется слышать, что их когда-то родила мать-индианка. Художник пробуждает в публике чувства. До чего захватывающе, должно быть, рассказывать историю La Raza [127] в дерзких красках, ничего не стыдясь: индейцы с орлиными профилями, вышедшие из глубины веков в настоящее, строем проходят мимо Кортеса и скрываются из виду в центре схода перспективы собственного будущего.
127
Раса, род, племя (исп.).
Президент Карденас [128] согласен с гостями, собирающимися за ужином у Ривера: пора выгнать американских нефтепромышленников. Теперь мексиканская нефть — только для мексиканцев. В газетах пишут, что отныне рабочие будут трудиться только восемь часов в день и получать долю от прибыли. Карденас выгнал даже Важную Шишку Кальеса, шефа каждого мексиканского президента с тех самых пор, когда скалы земные еще не остыли. Теперь тот может круглосуточно наслаждаться обществом своих заграничных друзей, потому что президент велел его арестовать и посадил на самолет до Нью-Йорка.
128
Ласаро Карденас дель Рио (1895–1970) — президент Мексики с 1934 по 1940 год. Представитель Мексиканской революционной партии. Активизировал проведение аграрной реформы.
— Карденас просто пай-мальчик, — заметила Олунда. — Обычно конкурентов просто убивают.
Принес этот день освобождение и рабам Микроскопической Кухни. Сеньора хочет закатить на Пасху пир горой и решила устроить его в обычном доме с нормальной кухней — у своего отца, на улице Альенде. Там, где они жили раньше, возле рынка Мелькор, с внутренним двориком, похожим на джунгли. Она велела Сезару отвезти туда слуг, чтобы те начали готовить к субботе, а помогать им будут тамошняя старуха экономка и две служанки. Обеденный стол был завален пачками газет; художнику до сих пор приходит сюда немало корреспонденции. Остальные просили повеселить их, пока они порежут всю тысячу помидоров. Канделария добрая, а Олунде подавай лишь истории про то, как автомобиль сорвался в каньон Орисаба, так что, читая на кухне, всегда приходится идти на компромисс. На улице Альенде слуги попроще: старая Перпетуя, похоже, совсем глухая, а служанки смеются чему угодно: «По прибытии в Нью-Йорк Кальес заявил репортерам… „Меня вышвырнули из Мексики, потому что я забыл штаны и бумажник в спальне шлюхи на авенида Колон“». Канделария с девушками визжали от хохота.
Вдруг откуда ни возьмись на пороге появилась миссис Фрида. Олунда бросила вилку, которой мяла авокадо, и зажала свои мясистые уши руками. Служанки, не поднимая глаз, принялись усердно резать нопали.
— Твое невежество прискорбно, — отрезала сеньора. — Сегодня исторический день. Прочитай им все правильно.
— Да, сеньора.
Она стояла, выжидая.
— По прибытии в Нью-Йорк бывший Jefe Maximo [129] заявил репортерам: «Меня изгнали, потому что я пресекал попытки установить диктатуру пролетариата».
129
Главный начальник (исп.).
— Очень хорошо. Продолжайте.
Она развернулась и ушла помогать отцу, оставив кухонный пролетариат размышлять над реальными новостями дня. Власти штата Чьяпас в ответ на требование Синдиката местных трудящихся проголосовали за повышение платы всем работникам кофейных плантаций по всему штату. В официальном заявлении Конгрессу президент Карденас подчеркнул: «В новом демократическом государстве организованные рабочие группы оказывают истинное влияние на политическую и экономическую деятельность нашей страны».
Олунда переводила взгляд с авокадо на порог кухни, потом на газету и снова на миску с овощами. Наверное, мечтала о Синдикате мяльщиков авокадо.
У хозяйки рецидив болей в спине, глазная инфекция, камни в почках и роман с японским скульптором. Так утверждает Олунда, но едва ли это возможно: когда бы сеньора успела? Но у Канделарии есть доказательство: когда она в прошлый раз открывала японцу калитку, по винтовой лестнице во двор вихрем вылетел художник с пистолетом. Отныне скульптору заказан вход на обе половины дома.
Сеньора уехала в больницу, прихватив с собой кисти и нескольких кукол. Сегодня передала, что еще ей нужны фаршированные перцы чили, и хозяин отправил в больницу слуг с обедом. Вероятно, чтобы посмотрели, не притаился ли где японец, порываясь завести интрижку с женщиной в гипсовом позвоночном корсете. По пути Сезар дважды заблудился, а потом остался в машине подремать и набраться сил перед дорогой домой.
— Инсолито! — крикнула она с больничной койки. — Посмотри на свою бедную Фридучу! Я разваливаюсь на куски, я умираю. Давай сюда корзину. — Сегодня на ней была надета только половина украшений из пиратского сундука, но волосы были уложены как обычно. Должно быть, в Hospital Ingl'es [130] у нее в подчинении медсестры и санитары-носильщики.
130
Английская больница (исп.).