Лампа для Джинна
Шрифт:
– И-из двадцать третьей… ой, то есть из двадцать первой, – выдала Вовка.
– Так-так. – Консьержка вытянула из-под кипы книжек журнал в массивном бордовом переплете. – Овсянниковы. Ты, наверное, Ольга.
И глянула строго на Вовку. Словно на экзамене.
– Ага. Лёля, – машинально поправила Вовка.
Ответ консьержке как будто понравился, но она все равно неприязненно сощурилась за толстыми стеклами, оправила зачем-то очки, которые так и не сдвинулись, и кивнула.
– Хорошо. На жетон дам.
Она выудила из сумки кошелек из узорчатой
– А вообще-то у меня и жетон есть.
Она протянула монетку, как будто проверяя: не обманывает ли девица, правда ли на проезд не хватает? Но Вовка просияла.
– То, что нужно! Спасибо вам огромное!
– Можешь не возвращать, – разрешила консьержка, а потом зачем-то и добавила: – Он сам вернется.
Вовка хотела переспросить, как это жетон вернется сам, но старушка уже захлопнула окно и загородилась кроссвордом.
Может, показалось?
И только выскочив из метро в чужом районе, Вовка поняла, что опять ничего не продумала. Если не найдет Федю – как вернется назад? Денег на обратный путь у нее не было. Вдобавок нависли тяжкие тучи, зарядил мелкий дождик, заметно похолодало. Вовка уже пожалела, что не накинула куртку. Вот ведь погода! Какое же солнечное стояло утро, а теперь…
Таблички на домах показывали все не то: Плотницкая, Пороховая, Дымченко. Здания мелькали мрачные, будто вымазанные в гари и копоти. Невысокие, в три-четыре этажа, с деревянными балками под косыми крышами – у таких, наверное, и перекрытия деревянные, и печи есть. Мелкая дождевая пыль в воздухе мешалась с сизыми клубами дыма – то ли из труб тех самых печей, то ли от костров, которые вполне себе могли жечь на задворках.
Вовка закашлялась и обхватила себя руками. Темный район, весь какой-то грязный, присыпанный черной взвесью, провонявший гарью. Зато уж квартиры здесь, наверное, дешевые…
Она подскочила к дамочке с коляской.
– Простите, пожалуйста, вы не подскажете, где тут улица Масловицкого?
Женщина глянула так странно, будто Вовка спросила что-то непристойное, и пожала плечами. Ребенок в коляске закряхтел, затормошил пеленки (и почему они серые, будто тоже перемазанные гарью?), и женщина склонилась над ним, тут же позабыв о Вовке.
Она решила остановить мужчину под черным зонтом, но он шарахнулся в сторону, не успела Вовка и рта раскрыть. Женщина с увесистыми пакетами даже слушать не стала: опустила голову и засеменила себе сквозь морось дальше.
Вовка пробежала мимо цирковой афишки («Трехголовое чудище, только у нас!»), обогнула витрину с сухоцветами (и кто их покупает, эти мертвые цветы?) и заметила пацана в наушниках. Ждать, пока он отвернется, не стала. Сразу накинулась:
– Ты не знаешь случайно, где тут улица Маслова?
Мальчишка стянул край наушника.
– А?
– Маслова, говорю, улица. Не знаешь, где это?
– Маслищенко есть. И Маслюковича. Тебе кто нужен?
У Вовки голова кругом пошла. Откуда ей знать-то! Запомнила про масло – и хватит…
– Давай обоих, – попросила она.
– Ну ок, – пожал плечами пацан. – Маслищенко вон там, через перекресток, а Маслюкович – это вон туда и сразу налево.
Натягивая рукава кофточки на кулаки, Вовка побежала вперед, через дождевую мглу. Сгустились сумерки, будто день завершился раньше положенного, а вот вечер все никак не наступал. Фонари еще не зажгли, но даже противоположную сторону улицы рассмотреть теперь было трудновато.
Улица Маслищенко оказалась узким проездом на пять домов. Оканчивалась она пустырем, и Вовка отругала себя за то, что не спросила сразу про дом шестьдесят шесть. Номерные таблички, правда, показывали неизвестно что: дом два соседствовал с девятым, а три – с двенадцатым.
Продрогшая насквозь, Вовка вернулась обратно. Улица Маслюковича выпрыгнула из-за угла в великолепии огней: с ресторанчиками тут соседствовали магазины одежды, электроники и подарков, туда-обратно сновали автомобили, мигали светофоры, а конец дороги терялся в разноцветной мгле. Улица Маслюковича Вовке понравилась куда больше.
Вот только дома шестьдесят шесть она так и не нашла. Пробежала сначала по четной стороне, а потом – для верности – и по нечетной. После шестьдесят четвертого шел сразу шестьдесят восьмой, и дворы у обоих были непроходные, так что вряд ли где-то позади прятался еще один дом, несправедливо выдавленный с проспекта.
Вовка все же набралась храбрости и расспросила полицейского на перекрестке, но он только свел тяжелые брови.
– Болтать не положено, – отрезал он.
Вовка отступила, испуганная, что полицейский заподозрит ее в какой-нибудь афере: а ну как отвлекает его, пока подельники прямо под носом лезут в ювелирный? Пришлось вернуться на темную, незаасфальтированную улочку Маслищенко. За что же этого неведомого Маслищенко одарили такой честью – назвать его именем занюханную дыру на краю города?..
Дом шестьдесят шесть Вовка к немалому своему удивлению отыскала по соседству с седьмым. И кто определял эту безумную нумерацию и вешал таблички?..
Подъезд у дома был один-единственный. Под гнутым козырьком болталась, разгоняя ранние сумерки, желтая лампа. На табличке с номерами квартир цифры начинались со ста и заканчивались тысячей, и никаких тебе простеньких «шесть» или «восемь». Домофона Вовка не обнаружила, так что просто толкнула дверь и решила, что с квартирами разберется на месте.
Лифта в подъезде не было, а лесенка вилась узкая, деревянная и выглядывала на улицу витражами. Фонарный свет снаружи причудливо струился зелеными лужицами на половицы.
Квартир оказалось всего ничего: по две на этаж. Вовка решила звонить в каждую – а что поделаешь?
В первой не открыли, во второй тоже. Взбежав по скрипучим ступенькам на следующий этаж, Вовка подумала, что таких удивительных домов она и видеть-то никогда не видела. Вроде городской, а весь какой-то не такой: и дерево тут, и витражи, и полная тьма на площадках, как будто электричество нужно только на крыльце.