Лампа разыскивает Алладина
Шрифт:
Я стала продираться сквозь толпу, удивляясь про себя глупому поведению окружающих. Ладно, вон та ручка стоит четыре рубля, дешевле только даром, но ведь с ее помощью нельзя написать ни одной буквы! Не лучше ли приобрести в магазине стило за десятку и спокойно им пользоваться? Ох, не зря экономные немцы говорят: «Мы не настолько богаты, чтобы покупать дешевые вещи». Ну как вы думаете, что лучше – схватить несколько стержней по четыре целковых и понять, что они не принесут никакой пользы, или купить нормальный «шарик»?
Мы вот с Катюшей давно сообразили, что бывает глупая экономия. Ботинки из искусственной кожи на синтетическом меху, смастеренные ловкорукими вьетнамцами, не переживут даже один зимний месяц, придется снова покупать обувь. А хорошие, качественные сапожки с цигейкой прослужат два, а то и три сезона. Элементарное знание математики покажет, что дорогая вещь выйдет в конце концов выгодней дешевой.
И тут мой взор упал на шарфик. Я пришла в полный восторг – такой красивый, нежно-розовый. Ноги сами собой подбежали к столику.
– Сколько? – поинтересовалась я у торговки, круглощекой девахи с лукавыми глазами.
– Это фирма, – предупредила та. – Дерьмом, как некоторые, не торгую! Сама товар вожу, а потом торгую себе в убыток. Пятьдесят рублей!
Я пощупала тоненький, похожий на марлю материал. Наверное, неноский, но какой красивый. В конце концов, пять десяток не такая уж и накладная сумма…
– Давай вон тот, который слева висит.
Торгашка сняла приглянувшийся мне шарфик и спрятала деньги в напоясную сумку, я повязала обновку на шею и посмотрелась в зеркало. Однако и повезло мне сегодня!
Забыв о всех делах, я пялилась в пудреницу. Нет, все-таки розовый самый мой цвет, от него бледные щеки приобретают нежный оттенок, глаза становятся ярче…
– Думаешь, триста баксов всучили, и все? – прохрипел сбоку знакомый голос.
Мои глаза оторвались от зеркальца, взор переместился влево.
У стены, на которой висели телефоны-автоматы, стояла Алла. Я мгновенно спрятала лицо в шарфик, но девушка не обратила на меня ни малейшего внимания, она была целиком и полностью поглощена своим разговором.
– Легко отделаться решили, – восклицала совершенно трезвая на этот раз пьянчужка. – Не пойдет! Гони монету! Во хитрые! Кстати, колясочку я припрятала, в случае чего могу в милицию отвезти! А, не нравится! Тогда денежки на стол! Еду! Хорошо! Где? За десять минут доскачу! Хорошо, погожу! Но если не привезешь, мигом колясочку отопру ментам. Э-э! Не дура, не скажу! Вернее, не так, ты мне квартиру купи, я тебе короб верну. Ха-ха-ха! Давай помаленьку! Все! Торопись! Ладно! А он точно даст? Обещаете? Ну… идет! Подожду, раз так. Ежели вы ко мне с заботой, то договоримся!
Бросив трубку, Алла рванулась в метро, я, по-прежнему замотавшись шарфиком, бросилась вдогонку, в вагон, тесно набитый пассажирами, мы ворвались вместе. Я очень боялась, что Вяльская узнает меня, но девушка, уцепившись за поручень, закрыла глаза. На лбу у нее появились капельки пота. Очевидно, Аллу трепало за шкирку похмелье, а еще через секунду я сообразила: алкоголичка вчера, небось, даже не разглядела гостью как следует, не до незнакомой тетки ей было, хотелось залить пожар в организме.
Алла доехала до последней станции, вышла на улицу и снова схватилась за уличный телефон. Я молча встала сбоку, в случае, если Вяльская рявкнет: «Чего тут устроилась?», с негодованием отвечу: «Ты автомат купила? Позвонить хочу!»
Но Аллочка не замечала никого вокруг, ей, похоже, стало совсем плохо. Щеки приобрели нездорово-синюшный цвет, лоб пожелтел, губы стали ярко-красными, просто багровыми.
Я попыталась рассмотреть номер, который она набирала, но потерпела неудачу, различила лишь первую цифру «8», остальные закрыла ее трясущаяся ладонь.
– Ну и чего? – прохрипела Алла. – Уже прикатила. Где? Куда? Точно даст? Значит, у пруда? Ладно!
Опять оставив трубку просто болтаться на шнуре, Вяльская побрела вдоль ларьков, я пошла за ней. Девушка, с трудом передвигая ноги, дотащилась до крохотного стеклянного павильончика и вошла внутрь. Я осталась снаружи и стала наблюдать за событием через большое окно, внутри торговой точки не было никого, кроме Вяльской и продавца, тощего юноши с подбородком, заклеенным пластырем, поэтому мне показалось лучшим решением остаться на улице. Вдруг алкоголичка удивится и задаст себе вопрос: «Эта женщина, прикрывающая лицо розовым шарфиком, ехала со мной в одном вагоне, потом стояла у телефона, затем приперлась в лавку. Чего бабенке надо?»
Впрочем, наверное, я преувеличила наблюдательные способности пьяницы, похоже, Алле ничего, кроме водки, сейчас не надо.
Через стекло было хорошо видно, как Вяльская сказала что-то торговцу. Парнишка нырнул под прилавок, потом протянул девушке бутылку. Алла нежно прижала ее к груди, вышла на улицу и с непонятно откуда появившейся резвостью побежала направо, налево, прямо… Я еле-еле поспевала за девицей.
Внезапно дома закончились, впереди простирался большой парк. Алла двигалась вперед, не обращая ни на кого внимания. Чуть не наступив на бегавших мимо собак, девица доскакала до скамейки, упала на нее, содрала с бутылки пробку и мигом влила в себя водку. На лицо Аллы наползло выражение блаженства, тело расслабилось. Через секунду туловище пьяницы слегка сползло вниз, голова зацепилась за спинку лавки. Вяльская заснула.
Я оглянулась по сторонам. Посередине площадки посверкивал пруд, на котором величаво покачивалась пара лебедей. Птицы сидели неподвижно, еще тройка таких же снежно-белых красавцев замерла на берегу. Я удивилась: пернатые совершенно не обращали внимание на шум, их не беспокоили ни кричащие дети, ни радостно лающие собаки. Желая рассмотреть пофигистов получше, я подошла вплотную к бывшим гадким утятам и поняла, что передо мной муляжи, этакая разновидность парковой скульптуры.
Улыбнувшись, я села на скамейку возле бабушки, весело перебиравшей спицами. Место для наблюдения за Аллой было выбрано замечательно, чуть сбоку от лавки, на которой дрыхла Вяльская. Любой человек, собиравшийся приблизиться к Алле, окажется перед моим взором.