Лампа разыскивает Алладина
Шрифт:
– За настоящих лебедушек украшения приняли, – засмеялась бабуля.
– Очень натурально сделаны, – улыбнулась я.
– Да, здесь замечательный парк, со всей округи люди собираются, – обрадовалась возможности поболтать старушка, – хочется свежего воздуха! И потом, сюда с собаками можно, никто не возражает, такой народ подобрался с ребятами и зверятами. Я считаю, что никакого худа от животных нет.
– У нас тоже собаки, – кивнула я.
– Какие же?
– Разные. Мопсы, стаффордшириха и «дворянин».
Пенсионерка
– Вон мои носятся: пудель и такса, Фима и Фома, страшные безобразники, но внуки еще хлеще, Аня и Ваня.
– Трудно, наверное, с таким хозяйством управиться, – покачала я головой.
Бабушка снова взялась за спицы.
– Вовсе нет! Мой муж был военным, до генерала из солдат вырос. Ох, мы с ним всякое прошли, пока в Москве осели, помотались по гарнизонам. Так вот, Алексей Михайлович, царствие ему небесное, земля пухом, порядок любил. Бывало, зайдет к ребяткам в казарму, все сам проверит да как гаркнет: «Эй, молодцы! Почему гантели в тумбочке лежат? Вы что, мышей развести хотите!»
Главное – аккуратность! Я с внуками…
Плавную речь милой старушки нарушило громкое тявканье.
– Фима, перестань, – крикнула пенсионерка.
Но пудель и не подумал послушать хозяйку, наоборот, услыхав ее родной голос, он загавкал еще сильней.
– Прекрати, – стала сердиться бабушка, – деток напугаешь.
Фима продолжал концерт.
– Вот сейчас ремешка дам!
– Гав, гав!
– Замолчи!
– Гав, гав!
– У-у-у-у.
Я вздрогнула: к резкому тявканью пуделя присоединился густой, низкий по тону вой, который стала издавать такса Фома.
– Вот негодники, – поднялась с кряхтением на ноги пенсионерка, – пьяниц ненавидят. Стоит учуять алкоголика, просто бесятся. Ну народ! Такая молодая! Только гляньте! Выпила бутылку водки, почти всю разом, без закуски и спать легла! Здесь дети маленькие, пожилые люди, никого не постеснялась. Ладно, пойду собак отгоню, жаль, теперь милиция по парку не ходит! Раньше бы выпивоху мигом в вытрезвитель оттянули. Демократия настала! Кушай спирт в любом месте, не давай людям отдыхать.
Продолжая ворчать, бабуся посеменила к лавке, где мирно дрыхла Аллочка.
– Фима, замолчи!
– Гав, гав!
– Фома, сейчас нашлепаю!
– У-у-у.
– Фима, Фома!
– Гав, гав, у-у-у!
– Безобразники, получите на орехи! А-а-а-а!!!
Резкий крик воткнулся в воздух, словно горячий штырь в мыльную пену.
– Помогите, – орала бабушка, – Фима, Фома, Аня, Ваня, домой, живо, скорей!
Забыв про оставленное на скамейке вязанье, пенсионерка схватила одной рукой пуделя, второй таксу и, подталкивая перед собой двух светловолосых малышей, с несвойственной старческому возрасту прытью ломанулась прямо по газону в сторону метро.
Остальные люди бросились к скамейке.
– Померла!
– Во! Коньки отбросила.
– Молодая больно, жалко ее!
– Обычное дело, паленой ханки опилась.
Орудуя локтями, я пробилась в первый ряд зевак и прижала руки ко рту, чтобы загнать внутрь рвущийся наружу вопль.
Каменно-спокойное, потерявшее всякое напряжение лицо Аллы смотрело вверх, глаза были распахнуты, рот открыт, руки широко раскинуты, а ноги странно вывернулись в коленях, словно бедная девушка попыталась перед смертью встать, но не сумела.
Около лавочки валялась пустая бутылка из-под дешевой водки, если в ней и были остатки, то они давно впитались в землю.
– Милиция, – кричал кто-то в мобильный телефон, – тут девушка померла, в парке, в детском…
Я аккуратно вывинтилась из толпы и пошла к метро. Алла приобрела в павильончике «огненную воду», не секрет, что в Москве часто торгуют всякой дрянью. Может, несчастной Вяльской попался ядовитый суррогат, или просто ее организм не выдержал постоянных возлияний, впрочем, теперь это уже все равно, Аллочке не помочь.
Сами понимаете, в каком настроении я добралась до квартиры Олеси. На звонок никто не спешил, скорее всего старшая сестра Вяльской была на работе. Обращаться к Марии Кирилловне, бабушке алкоголички, мне отчего-то не хотелось.
Потоптавшись некоторое время под дверью Олеси, я сходила к метро, купила в киоске конверт с открыткой, ручку и нацарапала послание:
«Олеся! Алла скончалась в парке, адреса его не знаю, могу лишь назвать станцию метро, вблизи которой он расположен. Ваша сестра выпила бутылку водки и, похоже, отравилась. Дело было в первой половине дня. Труп, скорей всего, увезут в морг к неопознанным телам. Больше никаких подробностей сообщить не могу. Если нужна – звоните! Лампа».
Написав на всякий случай наш телефон два раза, я вложила открытку в конверт и подсунула ее в щель под дверью. Олеся найдет сообщение, как только приедет домой. И очень хорошо, что мне не пришлось лично сообщать женщине ужасающее известие.
Внезапно мне захотелось пить. Я спустилась вниз, в который раз доплюхала до метро, вошла в крохотный магазинчик и попросила:
– Минералку дайте!
– С газом? – лениво спросил юноша с той стороны прилавка.
– Без.
– Двадцать рублей.
Я порылась в кошельке и вытащила ассигнацию.
– Вот, стольник.
– Без сдачи нет?
– Увы.
Паренек вздохнул, выдвинул ящик, находящийся под кассой, и стал методично рыться в отделениях. Я терпеливо ждала, пока он нашвыряет в пластмассовую тарелочку необходимое количество бумажек и мелочи.
Внезапно что-то показалось странным, тревожным, сердце заколотилось, некая мысль подкралась к мозгу, очень важная, необходимая!
– Возьми трубку, дурак, – заорал девичий голос, – ответь немедленно, долдон, посмотри на телефон, кретино-первоклассо!