Ландскрона (сборник современной драматургии)
Шрифт:
ОН. Здесь вообще не комната, а кухня была. А там, откуда мы вошли, - черный ход. Парадный был всегда закрыт. Там прямо перед ним жил один злодей... То есть, как я понимаю сейчас, никакой он был не злодей, просто комната его оказалась проходной. Кому приятно, если ходят через тебя. А изначально это был очевидно вестибюль...
ОНА. Переставила один раз, потом другой, чувствую, легче становится, переставляю третий, и вдруг вижу, что все вернулось на прежние места, как было до перемен... Кое-чего, конечно, не хватает: кровать я продала, и кресло, и бюро...
ОН. А зачем вы продали бюро?
ОНА. Я так и знала, что вы
ОН. За кем?
ОНА. За бюро?
ОН. А что мне с ним делать? С бюро?
ОНА. Не знаю... Может, он велел как-то переправить... Прошлый раз два подсвечника уже кто-то забрал. Он сказал, что будет периодически кого-то присылать. Я предполагала, что дело в конце концов дойдет и до бюро. Иначе и быть не могло.
ОН (Опять Он всплыл, теперь уже вместе с бюро.) Я понятия не имею ни о каком бюро. Если честно сказать, смутно представляю, что такое бюро.
ОНА. О! Это замечательная штука из красного дерева. В нем есть много всяких ящичков и даже зеркало есть, за ним работать можно, а само оно у стенки стоит. То есть, раньше стояло.
ОН. Раньше!
ОНА. Бюро - его уязвимое место, ахиллесова пята. Он мне с первого дня постоянно твердил о нем: бюро, бюро, мое бюро... Я сначала тоже смутно представляла, что это за извращение такое... А потом привыкла и даже к нему привязалась...
ОН (Кретин какой-то. Как он мне надоел! Не могу больше слышать о нем ни слова.) Послушайте! Я вам соврал. Зачем соврал - не знаю. Делайте со мной что хотите. Казните! Но я понятия не имею об этом обо всем.
ОНА. Понимаю. Мне самой даже трудно осознать, что было со мной и как я это все так долго выносила...
ОН. Со мной в последнее время случилось что-то. Я начал всем направо и налево задавать один вопрос...
ОНА. Поверьте, я раньше была совсем другая!
ОН. Вот! Именно это слово прицепилось как репейник к волосам, ни вынуть, ни отодрать, только отрезать, но в таком случае лишишься слова. Согласитесь, все-таки жаль.
ОНА. Та прежняя не продала бы бюро ни за что. Зачем же любимое продавать, тем более чужое? Я понимаю степень его утраты. Я сама сначала страдала без него. Но жить было не на что.
ОН. И это долго продолжалось! Ну вдувайтесь: если я спрашивал всех направо и налево, значит, отвечали мне что-то или вообще ни разу никто не ответил, кроме того?..
ОНА. Повторите, пожалуйста, вопрос.
ОН. Не могу. (Молчим.) _ Пауза. _ ОН. Вы одна живете?
ОНА. Где?
ОН. Здесь.
ОНА. Передайте ему, что я одна. Я не хочу ничего придумывать. Я никому не нужна, не боюсь уже этого и смело в этом себе признаюсь. Если я умру в один прекрасный день как попугай, то, пожалуй, долго буду здесь лежать одна, и никто об этом не будет знать.
ОН. Какой попугай?
ОНА. Наш общий. Они очень любили друг друга. Напрасно я, конечно, его не отдала, но он и не собирался его брать. Куда же в новую жизнь со старым попугаем? Передайте, что попугай скончался. Мама пока жива...
ОН. А моя умерла.
ОНА. Знаю. Я же ее хоронила. Передайте, что теща его пока еще скрипит: стоит на паперти в Эстонии, с протянутой рукой. Я пишу, зову: приезжай, сделаю визу, будем вместе страдать... А может, и не будем, может, вскоре кончится и наше страдание - ведь все имеет конец. И зарплата теперь у меня уже есть, а у дочки японец, хоть это все еще вилами по воде, но чего
ОН (Чувствую - тону. Караул! Я знаю это чувство, когда теряешь дно - я раньше однажды тонул.) Так вот я про что, дорогая моя! Может, вы знаете, случайно, конечно, кого-нибудь, кто знает меня? Вы слышите?
ОНА. Конечно.
ОН. Я был тут раньше.
ОНА. У нас в гостях?
ОН. Нет. Я жил тут еще до всего. Намного раньше...
ОНА. Вы изменились, наверное? _ Пауза. _ ОН (Безумная радость меня вдруг охватила. Не думал я никогда, чтоб из-за такой мелочи мог обрадоваться человек. И не из-за мелочи даже. Мелочи-то нет никакой. Если вдуматься, вообще нет ничего. Пустое место. А радость безумная. Просто поэма экстаза.) Так я про это именно и говорю. Возможно, вы сами родом отсюда, чья-то дочь из тех времен, и я вас просто не узнаю?
ОНА. Дочь?
ОН. Да. Маленькая девочка из нашего двора?
ОНА. Ну, она уже далеко не маленькая. Метр семьдесят пять. Влюблена в японца, а тот метр шестьдесят. Летает туда-сюда, конечно, на деньги его. Не представляю, чем кончится дело. Неужели я когда-нибудь буду на руках качать япончика своего? А что? Еще все может быть... Пока мы живы, надо надеяться. Но сейчас ее трогать нельзя.
ОН. Нельзя?
ОНА. Категорически. Он может даже нехотя сглазить все. Она сейчас влюблена, а когда человек любит, он очень уязвим. Я чайник ставила?
ОН. Не помню.
ОНА. Я тоже.
ОН. Проведите меня, пожалуйста, в ванную.
ОНА. Зачем?
ОН. Я кран посмотрю.
ОНА. Пойдем.
ОН. Инструменты берем с собой.
ОНА проводит его в ванную, а сама идет на кухню.
ОН (А дело было так. Вошел я в море. И было оно спокойно более-менее. И вдруг в какие-то пару минут вздулась одна волна, потом другая, и начался шторм. Меня схватило, перекрутило, подняло, понесло и выбросило на берег, только я встал на четвереньки, меня сзади схватило и опять унесло. И так меня хватало, и несло, и уносило, и бросало уже не помню сколько раз. Я перестал соображать что-либо. А с берега кричат: "Параллельно плыви! Параллельно!" Что такое "параллельно"? Как это понять, если человек не соображает? А меня опять уносит. И я уже голый совсем, как новорожденный. А с берега кричат: "Дурак! Вдоль берега плыви! Вдоль, кретин! Вдоль, дорогой! Вдоль, родной!" И это слово "вдоль" вдруг дошло до меня. Я краем глаза ухватил, где этот самый берег проклятый и дорогой, и погреб вдоль по-собачьи. Гребу, а в голове одна только мысль: "Господи, вынеси!") Все! Дело сделано: кран не течет.
ОНА. Сюда! Идите сюда!
ОН. Куда сюда?
ОНА. На кухню.
Он заходит на кухню.
ОНА. Простите меня.
ОН. За что?
ОНА. Не предложила вам ничего.
ОН. А что вы могли мне предложить?
ОНА. Выпить и закусить. Вы же с дороги?
ОН (С дороги. Вот он - берег. Теперь надо пристроиться и грести вдоль.) Вот именно, с дороги. Я прямо с поезда и к вам.
ОНА. С поезда?
ОН. Ну конечно. Я ехал на поезде старом-престаром. Он дрожал, как параноик. Окна все в копоти и пыли. В них ничего не было видно. (Вижу, начинает она включаться в меня. Какая-то новая мысль у нее в голове блуждает... Взгляд проясняется. Улыбается. Режет что-то, мешает, крутит, наливает. А я на нее смотрю.)