Ланселот
Шрифт:
Что это означало — сплошную благопристойность или сплошное блядство? Как можно дожить до сорока пяти лет и не отличить благопристойности от блядства? И как вообще такие вещи отличают?
— А ты говорила с матерью? Ты же понимаешь, от нас требуется на это разрешение.
— Она полностью «за». По крайней мере, так она сказала сегодня утром. Надеюсь, с головой у нее в порядке — вообще-то она говорит, у нее температура тридцать девять.
Значит, она действительно больна, и все благопристойно, никакого блядства.
— Стало
— Да. Хочешь взглянуть на их дом, в смысле дом Рейни? Правда прелесть?
Она достала из кармана фотографии Рейни и ее дома, первая была надписана — я смог разобрать только «Моей маленькой…»
— маленькой кому? Это мне не удалось разглядеть. На другом снимке идеальный английский особняк, окруженный калифорнийской растительностью, подстриженной в форме сфер и ромбоидов. Мне он напомнил тот дом богатой клиентки, где Филип Марлоу обидел дворецкого.
— Смотри, что еще мне дала Рейни.
Приоткрыв ворот халата, она продемонстрировала мне тяжелый золотой крест, покоившийся в темной ямочке между юных грудей.
— Она самый чудесный человек из всех, кого я только знала.
Похоже на то. Да и все, похоже, чудесные люди. Вот и горожане тоже — все поголовно считают киношников чудесными ребятами. Что ж, наверное, так и есть.
Мне кажется, теперь я понимаю, что я делаю. Переживаю заново с тобой свой сыск. Это единственный способ заставить себя думать об этом. Что-то пошло вразнос. Будешь меня слушать дальше, думаю, мне удастся понять, что именно.
Да, это был именно сыск, и весьма необычный. Но в необычные времена и сыск получается необычным.
Мы говорили о рыцарях Святого Грааля, мой Парсифаль. А знаешь, кем был я? Рыцарем Греховного Грааля.
В наше время, когда вокруг все сплошь чудесные люди, что нам нужно, так это розыск зла.
Тебя это должно заинтересовать! Подобный розыск тоже угоден Господу. Почему? Потому что добро ничего не доказывает. Если бы вдруг появилось десять тысяч Альбертов Швейцеров, готовых отдать жизнь за ближнего, неужели кто-нибудь вспомнил бы о Боге?
Или представь себе, что какой-нибудь гарвардский профессор, знаток религии, действительно нашел бы Святой Грааль, откопал бы его в каком-нибудь сухом русле в Израиле, грамотно атрибутировал, провел углеродную датировку и выставил на обозрение в Метрополитен-музее. [81] Миллионы посетителей! Я бы тоже не утерпел и, как все, часами стоял в очереди, лишь бы увидеть его. Но что это в результате изменило бы? Конечно, какое-то время людям было бы интересно, да. Такое нынче время — век любопытства.
81
Метрополитен-музей — (в Нью-Йорке, на Пятой авеню) — самый знаменитый музей Америки.
Теперь представь, что можешь показать мне один «грех», один акт чистого злодейства. Это ж другая песня! Все заскрипит и остановится. Скажешь, вокруг и так хватает зла: Гитлер, газовые камеры и тому подобное, как насчет них? Но про это все знают и говорят: а, Гитлер был сумасшедшим. Как будто больше никто и не виноват. Остальные выполняли приказы. Уже не говоря о том, что, может, и приказов таких не было, а все вышло из-за бюрократической путаницы.
Покажите мне один-единственный «грех»!
Сто двадцать тысяч погибших в Хиросиме? Где исток зла? В Гарри Трумэне? Что до пилота с напарником, то они по всем данным были чудесными ребятами, хорошими отцами и мужьями.
«Зло» — без сомнения ключ к эпохе, поиски «зла» — это единственное, что уместно в наше время. Потому что в наш век все здорово и вокруг все чудесные, чудесные или больные, а зла нет вообще.
Может быть, Бога нет, но что если кто-нибудь вдруг обнаружит дьявола? Думаешь, я бы не рад был с ним встретиться лично? Ха-ха-ха, я бы пожал ему руку как старому приятелю!
Знамение нашей эпохи в том, что происходят поистине страшные вещи, а «зла» как бы и в помине нет. Люди либо безумцы, бедняжки, либо умницы и красавцы, так откуда же «зло»?
Вот значит как: в свои сорок пять я не знал, есть ли на свете «ЗЛО».
Теперь вкратце вопросы, как вывод из вышесказанного: искать ли зло в насилии или в сексуальных действиях? Или всякое насилие дурно, а всякие сексуальные действия хороши и обращены к жизни, как сказали бы Джекоби с Мерлином?
Когда занимаешься поисками зла, почему бы не обратиться к войнам и избиению детей? Что может быть более мерзостным? Однако каждый знает, что у родителей, которые бьют и убивают своих детей, больная психика, и они столь же несчастны, как и их дети. Доказано, что тех, кто избивает своих детей, тоже избивали в детстве, как и их родителей и так далее. Винить некого.
Что касается войны, то только во времена войн мои предки были счастливы, достигали успеха и проявляли отвагу. Что тут плохого?
Посмотрите на улицу: видите девицу на «фольксвагене»? На бампере наклейка: «Занимайтесь любовью, а не весной». Таков лозунг эпохи. Что в нем плохого?
Да. А не предположить ли, что если в любви обретается величайшее благо, в ней же таится и величайшее зло? Зло и грех, если они существуют, должны быть несоизмеримы ни с чем иным. Разве кто-то из твоих святых не говорил, что вселенная со всей ее благодатью несоизмерима с ценой единственного греха? Значит, грех ни с чем несоизмерим, верно? Но существует лишь одно явление, несоизмеримое ни с чем в своем бесконечном благе и бесконечном зле. И это явление — секс. Оргазм — единственная земная бесконечность. Следовательно, он и есть либо бесконечное благо, либо бесконечное зло.