Лапшевня бабули Хо: Пробудившийся
Шрифт:
У этой лодки была носовая фигура! И не просто носовая, а резная, золоченая, в виде огромной четырехгранной стрелы устремленной вверх! Борта вызывающе красного цвета, весело блистали свежестью покраски. Тент не из банального брезента, а из свежайших пальмовых листьев. Желтый фальшборт, полосатые боновые мешки, чтобы не помять борт при причаливании, старинный рогатый адмиралтейский якорек блистал начищенным металлом на носу.
Лодка-красотка!
Капитан этой замечательной лодки, сам тип не менее замечательный, возлежал в тени под навесом в шезлонге в одних выцветших шортах до колен с десятком карманов на каждой штанине, смуглый, черноглазый парень, с черным хвостом волос собранным на макушке, с золотыми серьгами в ухе, брови и ноздре. Длинные тонкие усы только подчеркивали образ пирата Южных морей. Татуировка в виде стилизованных под орнамент из морских волн поднималась от блестящего браслета на правом запястье до плеча, как узорчатый рукав. На стене надстройки прямо над ним висели белые оскаленные челюсти какой-то морской твари.
Настоящий морской волк.
Единственной контрастной деталью в его явно тщательно выстроенном образе, оказалось цветное изображение на его левом плече — мультяшная, расслабленно развалившись ногу на ногу лягушка, надувала через трубочку огромный мыльный пузырь.
Глядя на эту внезапную лягушку я даже, неожиданно для себя заулыбался.
Парень вопросительно уставился на меня, когда я остановился на причале напротив лодки.
— Привет! — продолжая улыбаться я помахал рукой. — Отличное сегодня утро.
— Привет, — задумчиво отозвался парень. — И то верно.
— Меня зовут Чан Гун.
Парень покивал, но никак не проявил какой-то особой реакции на мои слова. Чуть погодя и сам представился:
— Я Тям Чупрадикт.
Тям Чупрачо, едва не ляпнул я, но к счастью, удержал эти неуместные слова за зубами. Ну и имечко с фамилией!
— С чем пожаловал, Чан? — поинтересовался Тям. — Прогулка по каналам? Рыбалка? Чего пожестче?
О как. Сразу к делу — ценю такой подход!
— Чего пожестче, — согласно кивнул я.
— И что бы это могло быть? — Тям тут же сел на своем шезлонге, обратившись в слух.
— Думаю, начать можно с небольшого кораблекрушения, — жизнерадостно сообщил я.
Тям понимающе покивал:
— Кораблекрушение, это можно. Кораблекрушение, это хорошо… Я не против. Но, тут сам понимаешь, не все зависит от одного человека. Нужно спросить старейшин.
— Так давай спросим.
Кто я такой, чтобы вставать на пути почтенного обычая?
Мы выждали полчаса и пошли в собрание старейшин. Утреннюю планёрку, так сказать.
И что-то я даже не особо удивился, когда это собрание обнаружилось в зале для ожидания посетителей в здании здешней береговой охраны, недалеко от портового управления. Собственно, кроме десятка стариков и старушек, рассевшихся на пластиковых стульях вдоль стен, там никого и небыло. Парочка из них была в старой поношенной форме береговой охраны, со значками ветеранов за выслугу лет и наградами за спасение людей на воде.
Ага! Теперь, кажется, мне становится понятно, как здесь все устроено.
— Вот, — показал на меня Тям, когда старейшины соизволили сосредоточить на мне общее внимание. — Это Чан Гун. Ему нужно кораблекрушение.
Старейшины некоторое время разглядывали меня, отчего мне стало как-то неудобно, а с чего бы? Потом, тот, что в форме сказал:
— И зачем мальчику из почтенной семьи Гун кораблекрушение?
— Потому, что он не из тех Гунов, — легкомысленно махнул рукой Тям и умолк под раздраженным взглядом старейшины.
— Я давно здесь не был, — произнес я осторожно. — И я не знаю, где теперь мои близкие. Я хотел бы их найти. Но для поиска в городских архивах нужна городская регистрация.
Когда не знаешь, что сказать — говори правду. Старейшины покивали, запереглядывались, соображают небось, сколько я тут им наврал.
— Н-да, — произнес наконец старейшина в форме, потирая седой подбородок. — Стремление сына достойной семьи. Были бы сейчас прежние времена… Но теперь все так сложно.
— Я понимаю, — быстро отозвался я. — И готов всецело облегчить вашу ношу. — Я практик первого уровня, правда, ещё не зарегистрированный.
— Хм-м, — задумчиво отозвался старейшина.
— Белут-Нага-Лаут, — вдруг прохрипела одна из старух.
Чо? Это на каком языке сейчас было сказано? Но, старейшина словно не обратил на старуху внимания, продолжая степенно размышлять.
— Белут-Нага-Лаут, — повторила старуха и ветеран береговой охраны наконец обратил на нее внимание:
— Ну, что ты заладила, старая? Какой еще Белут-Нага-Лаут. Ты его видела? — он показал на меня морщинистой ладонью. — С тросточкой ходит!
— Я то вижу, а ты ослеп давно, — непочтительно махнула рукой старушка. — Мальчишка вам тут всем нос утрет.
Все опять с сомнением разом посмотрели на меня. Я на всякий случай улыбнулся и кивнул.
— Хм-м, — снова протянул старейшина, потирая подбородок. — Ну, может ты старая, и права. Кому как не потомку семьи Гун совладать с морским драконом Белут-Нага-Лаут?
— Да-да, конечно, — легкомысленно отозвался я.
Так! Стоп! Дракон? Чего?! Опять? Теперь ещё и морской?
— Какой еще дракон?! — завопил я.
— Внешняя гавань, пролив между берегом и островом недоступны народам моря уже третий год, — объяснил старейшина. — И вообще никому недоступна, с тех пор как там поселился Белут-Нага-Лаут. Мы обращались к правительству и они прислали парусный учебный фрегат с автоматическими пушками, но и он не одолел дракона, едва убрались живыми, потеряв мачту.
— Дракон!
— Ну, да, морской дракон, — кивнул старейшина и расплылся в довольной улыбке. — Здоровенная скотина.
— Вы это серьезно?
— Конечно. Ты спросил цену, вот она — цена. И, в любом случае, пока лодки не могут выйти в море никакого кораблекрушения не получится, сам понимаешь.
— Но я думал…
— А, что ты, собственно, думал? Ты думал, тут собрались мастера подделки записей и адепты должностных преступлений? Нет, парень, это не так, — покачал старейшина седой головой. — Наши кораблекрушения самые лучшие, образцовые кораблекрушения, самые надежные из всех, потому, что они настоящие. И другого мы не можем тебе предложить.