Ларец с опасным сюрпризом
Шрифт:
– Боже, какая прелесть! – невольно вырвалось у Раевской. – Это же яйцо Фаберже.
– Оно самое, княгиня, – довольно протянул Распутин.
– Откуда оно у тебя?
– Безделица! Государь пожаловал, – отмахнулся старец. – Только оно мне как-то без надобности. Даже не знаю, что с ним и делать-то. Теперь вижу, что пригодилось.
Княгиня восторженно рассматривала пасхальное яйцо, сверкавшее множеством драгоценных камней.
– Оно же стоит огромных денег, – подняла Раевская удивленные глаза на Распутина.
– О цене я как-то у государя не спрашивал, –
Открыв яичко, Анастасия увидела крохотную золотую коляску, в которой находился младенец с очертаниями царевича Алексея.
– Ой, какое чудо! Я никогда не видела ничего похожего.
– Пойду я, Настя. Поезд скоро уходит. Он ждать не станет.
– Гриша, у меня к тебе просьба, – неожиданно дрогнувшим голосом произнесла Анастасия.
– Это какая же? – удивленно проговорил Распутин, задержав на княгине пытливый взгляд.
– Сфотографируемся на память.
– Эко что придумала, – неодобрительно покачал головой старец. – Где же сейчас фотомастера искать? В дорогу собрался, не самое подходящее времечко…
– Тебе не стоит беспокоиться, – нежно коснулась его плеча Анастасия. – Я уже все придумала… Арон Давидович! – выкрикнула женщина.
Из соседней комнаты с громоздким фотоаппаратом, закрепленным на треноге, вышел седой фотограф с гладко выбритым лицом и пышными большими бакенбардами.
– К вашим услугам, княгиня.
– Ну что же с тобой поделаешь, – неодобрительно закачал головой Распутин. – Где вставать-то?
– Вот сюда, Григорий Ефимович, – вошел в привычную роль фотограф, – к фикусу, да и света у окна поболе будет, – поставил он старца рядом с комодом.
Установив треногу, Арон Давидович, спрятавшись под черную непроницаемую материю, подправил резкость и почти взмолился:
– Вы бы не шевелились, Григорий Ефимович. Техника чуткая, кадр испортить можно.
– А только Божьему слову и фотокамера подвластна, – заверил Григорий Распутин, благословляя спрятавшегося под ширму фотографа.
Вспыхнувший магний ослепил Распутина в тот самый момент, когда он поднял руку со сложенными в щепоть пальцами.
– Эх, Григорий Ефимович, – укоризненно покачал головой фотограф. – Чего же вы руку-то подняли? Теперь карточка смазанной получится.
– Не получится, – заверил Григорий Распутин. – Я Божье слово сказал… Что же дальше будет, голуба? – повернулся он к Анастасии.
– Григорий, пусть Арон Давидович снимет нас вместе.
– Как скажешь, сударыня.
– Милости прошу, – показал фотограф на тахту. – Вот сюда, пожалуйста.
Распутин послушно прошел к тахте, опустившись рядом с мягкими подушками, по другую сторону устроилась княгиня, прижавшись к старцу плечом.
– Вы бы, Григорий Ефимович, даму к себе прижали. Вот так, ручкой оно вернее будет, – посоветовал фотограф.
Распутин, едва улыбнувшись, произнес:
– Это вы чудно придумали.
Однако возражать не посмел и, теснее придвинувшись, обхватил за плечи
– Прекрасно, – отреагировал Арон Давидович, – лучше не придумаешь. А теперь замрите… Вот так! – Он громко выдвинул затвор камеры. – Полагаю, что фотография вам понравится.
– А у меня у самого где-то фотография имеется, – пододвинул к себе котомку Григорий Распутин. – Ага, вот она! – вытащил он слегка помятый снимок. – Ежели хошь, подарю.
– Подари, Григорий! – взмолилась княгиня.
– Написать что-то надобно…
– Напиши, – протянула Раевская ручку с чернильницей.
Подумав малость, Распутин написал «Анастасии от Григория».
– Бери, княгиня. Такая же фотография у императрицы на комоде стоит. Ежели наследнику худо становится, так она ее поближе к нему подносит, вот болезнь и отступает… Ладно, пойду я, княгиня. Что-то загостился я у тебя.
Поклонившись, Григорий Распутин вышел за дверь.
Глава 12
Новодел, или Артефакт
Алексей Таранников работал в Юго-Западном округе и курировал недвижимость, что само по себе подразумевало: человек он не бедный и с многочисленными полезными связями. Собственно, так оно и было. Алексей Павлович прекрасно осознавал, что достиг своего карьерного потолка, что в его возрасте глупо претендовать на что-то большее; теперь же значительные силы уходили не на то, чтобы продвинуться по служебной лестнице, а чтобы приумножить уже накопленное состояние.
Разумеется, Алексей Павлович относился к тем дальновидным людям, что не пропускают мимо себя выгодной сделки, и внимательнейшим образом воспринимал звонки от своих прежних коллег. Через кладоискателей проходит масса самых интересных вещей. Подчас они сами не подозревают о настоящей их стоимости. Так что даже раритет можно купить по сносной цене. То, что представляло собой действительный интерес, Кощей переправлял на запад, получая за это звонкую монету, а остальное продавал среди коллекционеров, что тоже позволяло существовать вполне безбедно.
На Ленинградском направлении он имел вместительный роскошный особняк, обставленный как музей. Кроме многочисленных картин передвижников (разумеется, все подлинники), располагавшихся едва ли не во всех комнатах, в одном из залов размещалось рыцарское снаряжение. По-своему, это был золотой запас, купленный сравнительно за небольшие деньги. Но Алексей Павлович очень надеялся, что ему никогда не придется расставаться с раритетной коллекцией.
Кроме особняка, Алексей Павлович приобрел еще скромную квартиру на Спартаковской, где предпочитал проводить деловые беседы. Для переговоров в ней было все самое необходимое: небольшой стол-«книжка», четыре стула, старенький продавленный кожаный диван, три банки отличнейшего кофе, а если разговор складывался особенно задушевно, то предусматривался и дорогущий коньяк «Хеннесси». Но в этот раз беседа обещала быть простой и необременительной, а потому можно будет обойтись двумя стаканами чая и наспех порезанными бутербродами с вареной колбасой.