Ларец Самозванца
Шрифт:
Шагин не испугался.
— Я лишь к тому говорю, — пояснил он, — чтобы ты понял, что прав — наш с тобой господин! Бабу эту самое то мужу вернуть. Ещё и кошель серебра за это заработать… Нет, Прокоп, ты или дурак, или очень большой дурак! Подумай, сколько серебра! Неделю можно пить без продыху!
Последний ли аргумент оказался весом, либо Прокоп устал спорить, но он вдруг замолчал и более слова против не сказал.
А пана Романа унесли — бездыханного. Рана его оказалась серьёзна и даже самоуверенный всезнайка, мессир Иоганн, вынужден был признать, что с таким если и встречался, то в давние времена отлетевшей в лету молодости.
Сабля прошла на удивление удачно для пана Романа, почти ничего серьёзного не зацепила… но пропорола бок очень добротно, кольчуга не спасла. И до скончания дней своих пан Роман уже никогда не забудет про этот удар, а в непогоду, шрам, пожалуй, будет ныть. А может и не будет. Надо будет попарить славного пана, как только он выздоровеет. Баня, особенно парная, русская, она лучшее средство для исцеления хворей. Он, Иоганн Стефенссон, в этом совершенно убеждён!
Однако до того дня, когда пан Роман сможет попариться в баньке, суждено было пройти длинной череде дней, когда даже подняться из постели ему было запрещено. Сам пан, бездыханный, ещё не слышал о грозящей ему участи, но Марек уже злорадно потирал руки. Обычно, то есть — до появления Татьяны, именно в его плен попадал пан Роман, когда его всё же настигала какая-то хворь, вскрывалась запущенная рана или появлялась новая. И хотя пан Роман — в отличие от слабого здоровьем, а не только мозгами пана Медведковского, слыл здоровым человеком, всё же несколько раз в год он вынужден был беситься, распластанный на широком ложе, беспомощный, полностью находящийся в руках Марека! Марек в такие дни чувствовал себя королём Стефаном [24] , никак не меньше!
24
Король Стефан - Стефан Баторий, легендарный и знаменитый польский король, полководец. В Польше - эталон рыцарства и благородства.
Пока, впрочем, такие дни ему не грозили. Вокруг пана Романа на пару увивались боярыня с Зариной, Непохоже было, чтобы подпустили к нему кого-то из мужчин. Ещё возможно — мессира Иоганна, для перевязки согласно всем правилам и уложениям. Но остальных?! Ну, уж нет!
Тут Марек внезапно вспомнил, что Татьяне дорога в Смородиновку не грозит — и возрадовался. Всё возвращалось на круги своя. Мгновением позже на ум его пришло, что вместе с госпожой туда не поедет и Зарина… Вот тут он запаниковал! Это что ж получалось — он больше не жених её?!
— Зарина! — громким шёпотом позвал её Марек. — Зарина, поди сюда!
Зарина, очень занятая уходом за паном Романом, сердито и недовольно оглянулась на него, но, увидев искреннее беспокойство и настоящую тревогу на его лице, смягчилась и на миг оторвалась от работы.
— С ним всё будет в порядке! — негромко сообщила она, на миг прижавшись к нему покрепче. — Не беспокойся так!
— С кем будет в порядке? — не понял Марек. — А, с господином… Да что с ним сделается-то! Я о другом, Зарина! Ведь мы — разлучаемся теперь?
Зарина на миг опешила. Ей вдруг показалось, что, получив своё, Марек мгновенно остыл. Про такое она слышала от подружек, потому и береглась, сколько могла.
— Как — разлучаемся? — севшим от обиды голосом спросила она. — Ты ведь клялся мне, Марек!
— Я-то тут причём? — изумился тот. — Мой господин проиграл, вы возвращаетесь в Москву!
— Мы не вернёмся в Москву! — уверенно сказала Зарина. — Ни за что!
— Но… Но как же? — изумился Марек. — А… Нет, ты думаешь, этот москаль недоделанный…
— Положись на мою госпожу! — усмехнулась Зарина. — Редкие мужчины могут устоять перед силой её убеждения!..
7
Собираться пришлось лихорадочно — благо, что ночь почти минула, и за окнами медленно разгорался алый рассвет. Всё время, пока воины, ругаясь и валясь с ног от хмеля и усталости, таскали наружу тюки, сундуки, ларцы… бочки опять же, Татьяна тихо и безнадёжно проплакала у бесчувственного тела пана Романа. Нет! Она не просила, не умоляла сотника. Даже не смотрела в его сторону! Только плакала — тихо-тихо, словно боясь побеспокоить снующий рядом народ. Лицо её, покрасневшее от слёз, сделалось некрасивым и Кирилл, исподволь за ней наблюдавший, признался себе — вот она ему не по вкусу. Что ж, тем и лучше! Не будет соблазна по дороге в Москву! А вот с чернавкой её, красивой татарской девкой, можно будет и любовь свести. Ишь, как глазищами стреляет из-под упавшей на лоб длинной прядки! На жениха, поди, уже и не смотрит!
Зарина и впрямь почти что забыла про Марека, не обращала внимания даже на обиженное его сопение прямо за спиной. Она пристально следила за тем, как её госпожа, не спеша никуда, обрабатывает очередную жертву. Сколько таких пало за последние годы!
Стоило пану Роману застонать, неловко повернувшись, как она вскрикнула и бросилась его целовать. Со стороны всё это выглядело жутковато… словно на тот свет уходила её госпожа! Впрочем, зная боярина Совина, Илью свет Викуловича, можно было предположить, что так оно и будет. Если даже побоится свою же честь пятнать, отдавая на потеху дворовым мужикам… это ждёт Зарину… то уж сам потешится вволю. Если только потешится — ещё ничего! Скорее же всего, равнодушный к чарам жены боярин просто забьёт её. Как забил прошлой зимой мальчишку, потерявшего где-то серебряный корабленник. И пусть мальчонка впрямь был виноват, кара, на взгляд Зарины, была слишком сурова. Именно тогда, кстати, Татьяна решила бежать. И уже потом подвернулся молодой, яростный, глуповатый, но красивый пан Роман Смородинский.
Слёзы из глаз Татьяны текли потоком, словно бы сосуд, из которого они вытекали, был без дна, глаза она выплакать явно не боялась, опасаясь худшей участи…
Наконец, слёзы сделали своё дело. Раздражённый сотник вскочил и резко вышел… Следующий раз они увидели его уже во дворе монастыря, перед самым отъездом.
Сотник шёл по двору взъерошенный, злой. Шаг его — быстрый, широкий, выдавал крайнюю степень раздражения и злобы, так что Зарина на всякий случай попятилась… но потом вспомнила, что без разговора с ним всё одно не уехать и нехотя подошла.
— Что тебе, девка? — хмуро воззрился на неё Кирилл.
— Так ведь… — замялась Зарина, из-под ресниц наблюдая за тем, как меняется лицо сотника, как его взгляд упирается куда-то на пядь пониже её подбородка. — Куда нам размещаться-то, господин? Нам ведь воз нужен! Целый!
— А чего ты меня спрашиваешь?! — вызверился на неё Кирилл. — Вот его спрашивай!
Палец его, прочертив в воздухе замысловатую линию, указал на пана Анджея…
Пану Анджею, однако, оказалось не до телеги. Он страдал дикой головной болью, к которой примешивался стыд. Он, лучший друг и правая рука пана Романа; он, один из лучших рубак Волыни, вместо того, чтобы помочь другу, провалялся рожей в объедках и ещё орал что-то спьяну, когда пан Роман, бедный Ромек, падал на пол, сражённый подлым ударом москаля! И — словно в наказание — проклятая татарская девка, как напоминание о его позоре…
— Я тут при чём? — угрюмо поинтересовался он. — Вон тот мужик, считающий себя благородным воином, холоп из холопов, теперь ваш господин! Что он пожелает, так и будет!
Речь пана Анджея была слегка сбивчива и чересчур груба, но вряд ли можно его за это судить. Ведь он, бедняга, отлично сражался с этим самым сотником за победу и если проиграл, то лишь самую малость! На третьем кувшине скис!
— Он меня отослал к тебе! — тем временем, решила настоять на своём проклятая девка. — Скажи мне, куда грузить вещи!